– Тебе топить горе в вине негоже, – сказалон. – Да и опасно.

– Почему? – спросил Иггельд тупо.

– Шкура тонкая, – объяснил Апоницанепонятно. – Остановиться не сможешь… Эх, Иггельд, надо себя перебороть. Уменя Обгоняющий Ветер умирал от старости, я ничего не мог, только плакал отбессилия… А ты бы удержал и пленницу, и Черныша. Да и верный Ратша сейчас бы неушел!

– Сейчас бы я и Блестку не выпустил, – вырвалось унего горькое. – Я бы ей все сказал… сказал бы правду! Стыдно мне, Апоница.Не могу… Она мне всю правду, а я лгал, изворачивался, хитрил, трус проклятый…Почему она могла быть честной, а я нет?

Апоница сказал невесело:

– Она проще. Ты запутался из-за своей тонкошкурости. Нотеперь она у тебя, увы, толстеет. Ты перестанешь ощущать какие-то особо тонкиезапахи цветов, зато перестанешь чуять и вонь, через которую иной раз… Таковажизнь, Иггельд! Но в тебе звериности на сто человек. Я имею в виду –живучести. Ты все пройдешь. И все равно останешься чище и благороднее всех нас.Потому мы все приносим тебе клятву верности.

Иггельд отмахнулся.

– Лучше не мне.

– Другого нет, – сказал Апоница с нажимом. –Оскудела наша Куявия… Хотя почему оскудела? А ты?..

– Я не гожусь…

– Ты лучше других, – сказал Апоницанастойчиво. – Хоть ты и страхополох, что удивительно для такого молодого…Зря, конечно, все эти предосторожности, артане сюда никогда не придут, а тыдаже ночами держишь на стене сотню мужчин…

– Я же сказал, – буркнул Иггельд, – что негожусь…

– Да, – согласился Апоница, – тыперестарался, но.. Он вздрогнул, умолк на полуслове, потому что Иггельдизменился в лице, вскочил и замер, вслушиваясь в далекий гул.

Слуха еще ничто не коснулось тревожное, Апоница смотрел тона Иггельда, то на окно, а Иггельд закричал хрипло и страшно:

– Тревога!.. Трубить в трубы!

За дверью затопали ноги, кто-то стремглав понесся полестнице. Спустя несколько мгновений Червень, выскочив из дома, громко итревожно затрубил в рог. В ночи начали вспыхивать факелы. Вдали со стороныворот вспыхнули заготовленные костры, там же, похоже, загорелась смола вбочках. Под окном послышался топот ног, замелькали фигуры бегущих.

Апоница наконец вскочил, бросился к окну.

– Как же так? – вскрикнул он растерянно. –Они должны еще быть далеко внизу!.. Не пошли же на штурм те разведчики!

Иггельд уже в том углу, где свалил оружие и доспехи,торопливо облачался в железо. Гремело, щелкало, металлические пластинысходились и соединялись с коротким стуком. Через минуту он уже весь в железе,схватил широкий ремень перевязи с длинным мечом и торопливо надел через голову.

– Артане умеют воевать, – ответил он созлостью. – Вместо того чтобы отдыхать ночь, почти на ощупь пробирались покраю бездны!.. Сколько сорвалось в пропасть!

Апоница, не поворачиваясь от окна, передернул плечами.

– И каждый падал молча, – произнес он суважением, – чтобы не поднять тревогу! Да, в мужестве не откажешь… Ладно,я на стены.

– Поторопись, – согласился Иггельд. – Хотявряд ли они пойдут на приступ сразу, их люди еще не подтянулись, но, каквидишь, у них в запасе немало военных хитростей.

Апоница повернулся и поразился: Иггельд трезв, суров исобран, в глазах ярость, челюсти сжаты, под кожей рифленые желваки. Уже весь вметалле, только шлем в руке, он сам казался сказочным драконом.

– И ты еще спрашиваешь, – крикнул Апоница, выбегаяиз комнаты, – почему принесли присягу именно тебе?

* * *

Люди с оружием в руках выскакивали из домов, а когда Иггельддобежал до стены, пришлось проталкиваться через толпу вооруженного люда. Многиезапасливо захватили факелы, под стеной пылала смола в бочках. Пространствоперед стеной освещено страшным трепещущим пламенем, сердца сжимались в страхе, кровьто струилась быстрее, то замерзала, превращалась в льдинки. Стоял галдеж, внебе пронесся дракон. Освещенный снизу красным огнем, он казался раскаленнымкуском железа, тут же исчез, попав в полосу тени.

Иггельд быстро взбежал по лесенке на самый верх, вздохнул соблегчением. Та сотня, что несла, сменяясь, стражу на гребне стены, вовремяобнаружила приближающихся артан, побросали горящие факелы в загодяприготовленную смолу в бочках, тем самым подав знак всей Долине, а самипринялись осыпать подступивших слишком близко стрелами.

Сейчас на пространстве, что по другую сторону стены, лишьнесколько щитов с торчащими стрелами, бегает одна лошадь с опустевшим седлом,но артан не видно, только на расстоянии чуть дальше полета стрелы разжигаюткостры, ставят шатры, видны человеческие фигурки. Там что-то строгают,забивают, мелькают топоры, доносятся глухие бухающие удары.

Апоница вскоре тоже поднялся, взмокший, запыхавшийся, ондолго жадно ловил ртом воздух, похожий на худую костлявую рыбу на берегу,наконец прокричал в недоумении:

– Но колдуны?.. Почему не остановили вторжение? Ведьединственная дорога в Долину Драконов шла прямо под башней!

Подлубец, начальник стражи ворот, развел руками.

– Колдуны уже не ответят. Ненависть артан к ним стольвелика, что растерзали голыми руками. Даже башни начали рушить, хотя этонепросто. Да и глупо, но это ж артане!

Чудин подбежал, крикнул с разбега:

– Иггельд, как думаешь, артане на этом остановятся?

– Наверное, – сказал Апоница с надеждой.

– Хотя бы, – проронил Беловолос.

– Скорее всего, – ответил Шварн. – Ведь онивзяли и сожгли единственный город, в котором выращивали драконов! И оставилитам только пепел, горячие угли и оплавленные камни. Они рассчитывали, чтозахватят нас врасплох. Теперь увидят, что мы начеку, и… уйдут.

Иггельд покачал головой. На него смотрели с тревогой, как начеловека, который может сказать неприятные вещи, и уже заранее морщились,загодя готовились не принять того, что скажет.

– Думаете, – сказал он невесело, – артане незнают разве, что в нашей Долине драконы… всем драконам драконы? Достаточнорасспросить уцелевших при резне в Городе Драконов… а спрашивать артане умеют,им выложили всю правду. А правда, давайте признаемся в том, что самые сильныедраконы, самые быстрые, самые умные, самые выносливые… самые-самые –именно у нас. Артане же, как вы знаете, поклялись уничтожить всех драконов насвете! Вот и думайте.

В артанском стане вспыхнули костры, оранжево высветились двашатра, десятка два всадников, еще человек тридцать спешно разбивали воинскийлагерь. Иггельд стиснул зубы, стыдясь своей трусости и явной слабости, еслиартане с полусотней человек рискнули пойти на штурм, настолько презирая куявов,спрятавшихся за стеной. А если презирают, то на чем-то презрение основано, дымабез огня…