Тяжелейшие экономические последствия войны яснее всего проявились в ужасающих размерах обвала немецкой валюты. Эта тенденция обнаружилась уже в годы войны, когда ее общая стоимость — 164 млрд. марок — погашалась главным образом не прямыми и косвенными налогами, а военными займами (93 млрд.), ценными бумагами казначейства (29 млрд.) и увеличением выпуска бумажных денег на сумму в 42 млрд. марок.

После войны этот курс был сохранен. Вместо того чтобы повысить налоги на тех, кто был в состоянии их платить, правительство в 1921 г. фактически существенно сократило их налогообложение. В результате, дефицит бюджета возрос в 1923 г. до 5,6 млн. марок. Растущие расходы на репарации, пособия по безработице, устройство демобилизованных фронтовиков, поддержку населения оккупированного Рура власть стала компенсировать с помощью печатного станка. Уже в октябре 1918 г. денежная масса в пять раз превышала довоенную и составляла 27,7 млрд. марок, а к концу 1919 г. она возросла до 50,1 млрд. марок. Государственный долг увеличился с 5 млрд. марок в 1913 г. до 153 млрд. в 1919 г. Инфляция превратилась из ползучей в галопирующую и стала неуправляемой. Марка стремительно падала в бездонную пропасть. Если в июле 1914 г. курс доллара по отношению к марке составлял 1:4,20, то в январе 1919 — 1:8,90, в январе 1920 — 1:64,80, в январе 1922 — 1:191,80, в августе 1923 — 1:4 620 455,00. Абсолютный рекорд был установлен в ноябре 1923 г., когда за один доллар давали 4,2 трлн. марок. Свыше 300 бумажных фабрик изготавливали бумагу для денег. День и ночь в 133 типографиях 1783 пресса выбрасывали отпечатанные (обычно только на одной стороне) триллионы денежных знаков, которые военные развозили затем в огромных коробах по местам выплат[184].

Если один килограмм хлеба в декабре 1922 г. стоил 163 марки, то через год за него платили уже 339 млрд. марок, которые падали в цене едва ли не каждый час. Посетители ресторанов расплачивались за обед заранее, потому что к его концу обед мог подорожать в два-три раза. Даже отапливать помещение банкнотами было дешевле, чем углем. На предприятиях и в учреждениях зарплату выдавали дважды в день, отпуская после этого персонал на полчаса, чтобы он успел что-нибудь купить. Это был призрачный мир, в котором почтовая марка по номиналу была равна стоимости фешенебельной виллы довоенного времени.

Но, с другой стороны, инфляция была выгодна владельцам материальных ценностей. Они брали банковские кредиты, вкладывали их в промышленные предприятия, недвижимость или другое материальное имущество. Инвестиции приносили надежную прибыль, а кредит возвращался обесцененными деньгами. Таким способом сколачивались огромные состояния. Самый богатый капиталист того времени Гуго Стиннес создал гигантскую империю из 1340 предприятий, шахт, рудников, банков, железнодорожных и судоходных компаний в Германии, Австрии, Венгрии, Румынии, на которых насчитывалось более 600 тыс. рабочих[185].

Свой маленький бизнес делали в период инфляции тысячи мелких спекулянтов, жуликов и нуворишей, которые за бесценок покупали у отчаявшихся людей ценные вещи, картины, драгоценности, чтобы выгодно сбыть их в Голландии или Бельгии за твердую валюту. Они орудовали на черном рынке, скупая скудные запасы продуктов, а затем втридорога продавая их. Все это вело к падению общественной морали, росту преступности и цинизму, бурным потоком лившемуся на обывателя из песенок, с театральных подмостков, в карикатурах. Невиданных размеров достигла женская и мужская проституция. Будущее казалось безысходным, и тот, у кого были для этого средства, спешил насладиться настоящим.

Инфляция привела к страшному обнищанию средней и мелкой буржуазии, богатство которой составляли не материальные ценности, а денежные сбережения, превратившиеся в труху. По сравнению с 1913 г. число лиц, получающих жалкое социальное пособие, возросло в три раза. В большинстве своем это были старики и вдовы, которые в нормальных условиях могли бы спокойно жить на свои пенсии и сбережения.

Мелким торговцам, коммерсантам и ремесленникам, в отличие от Стиннеса, было не так-то легко получить кредит в банке. Они полностью зависели от узкого местного рынка, были вынуждены закупать товары, сырье и орудия труда по заоблачным ценам. А поскольку в июле 1923 г. был введен государственный контроль за розничными ценами, они потеряли возможность компенсировать затраты повышением цен на свои изделия. Кроме того, именно на средние слои ложилось основное бремя налогов. Инфляция подкосила их сильнее, чем война.

Рабочие страдали от инфляции меньше, поскольку на ее первой стадии безработица была еще сравнительно небольшой, а заработная плата благодаря действиям профсоюзов увеличивалась. Но их положение резко ухудшилось, когда с конца апреля 1923 г. марка стала бурно рушиться; разрыв между заработной платой и стоимостью жизни стал расти на глазах. В конце 1923 г. лишь 29,3% немецких рабочих были заняты полный рабочий день. Среди организованных в профсоюзы рабочих 23,4% были безработными, а 47,3% заняты неполный рабочий день с соответственным уменьшением зарплаты. Сами профсоюзы, лишившиеся своих денежных накоплений, были бессильны помешать тому, чтобы заключенное в 1918 г соглашение «О трудовом сотрудничестве» кануло в небытие. Фактически был отменен 8-часовой рабочий день, на большинстве предприятий его продолжительность составляла десять часов. Рабочие массами покидали профсоюзы, численность которых в 1923 г. сократилась с 7 до 4 млн. членов.

Но самыми беззащитными перед инфляцией оказались больные и дети. Взметнувшиеся вверх больничные цены и гонорары врачам сделали медицинское обслуживание недоступным для миллионов людей. И это как раз в то время, когда постоянное недоедание ослабляло организм и приводило к болезням и эпидемиям, напоминавшим страшные времена «брюквенной зимы» 1917 г. Доля смертности в больших городах выросла в 1921–1922 гг. с 12,6 до 13,4 на тысячу человек и продолжала увеличиваться.

Что касается детей и подростков, то в 1923 г. в Берлине в народных школах 22% мальчиков и 25% девочек имели рост и вес гораздо ниже нормального для их возраста. Стремительно росло число детей, больных туберкулезом. В берлинском районе Нойкёльн их доля в 1914 г. составляла 0,5, а в 1922 г. — 3,2%. В школах района Берлин — Шёнеберг количество больных рахитом увеличилось с 0,8 в 1913 г. до 8,2% в 1922 г. Нации начинало угрожать вымирание. Потерявшие все надежды люди во всем обвиняли республику. Но эти проблемы были прежде всего следствием проигранной войны, Версальского договора и безответственной и эгоистичной позиции крупных промышленников и аграриев, встававших на дыбы при любой попытке увеличить на них налоги.

К общему изумлению, Штреземану удалось жесткими мерами прекратить рост инфляции, не прибегая при этом к иностранным кредитам. 15 ноября 1923 г. была введена новая рентная марка, приравненная к одному триллиону бумажных денежных знаков. Поскольку государство не имело достаточного золотого запаса, то стабильность новой марки обеспечивалась всей продукцией промышленности и сельского хозяйства. Землевладение, торговля, банки и промышленность были обязаны