в котором потерпели поражение два корпуса 2-й русской армии под командованием генерала А.В. Самсонова — 78-летнего фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. Впрочем, сам старый господин не имел ни малейшего желания становиться президентом демократической республики. Уговорить его дать свое согласие удалось только адмиралу Тирпицу.

Расчет правых полностью оправдался. Как иронично заметил Штреземан, немецкий народ жаждал президента не в цилиндре, а в военном мундире с множеством орденов. Даже Баварская Народная партия предпочла поддержать протестантского пруссака Гинденбурга, а не кандидата Центра, католика Маркса. КПГ вновь выставила Тельмана, хотя из Москвы, где более здраво оценивали ситуацию, ей настойчиво рекомендовали поддержать Маркса. Однако если бы даже обе рабочие партии договорились о поддержке единого кандидата, у него уже не было реальных шансов быть избранным.

Во втором туре участвовало на 2,66 млн. избирателей больше, чем в первом, и почти все они отдали голоса бывшему кайзеровскому полководцу, который получил 14,7 млн. голосов. За Маркса высказались 13,75 млн. чел., Тельман остался при своих 1,9 млн. сторонников. Правые и монархические круги бурно ликовали.

Сразу после выборов новый президент принялся изучать веймарскую конституцию, на верность которой ему предстояло присягнуть через несколько дней, и, к своему удивлению, обнаружил, что она, «собственно говоря, вполне прилична». Особенно Гинденбургу импонировало то, что президент являлся главнокомандующим и обладал почти всеми правами прежнего кайзера. К великому разочарованию своего окружения Гинденбург и не думал о том, чтобы восстановить монархию. Вместо этого он решил лояльно служить нелюбимой республике.

Первая речь Гинденбурга в рейхстаге была вполне достойна президента демократического государства. Он обратился к депутатам с просьбой помочь ему в трудной задаче консолидации нации и заметил, что партии в спорах между собой должны заботиться не об утверждении собственных интересов, а о том, чтобы доказывать, «кто из них всего вернее и успешнее служит нашему угнетенному народу»[189]. Но веймарские партии не проявили к этому никакой склонности. Их эгоистичная политика постепенно истощила терпение Гинденбурга, солдатской душе которого претила их недостаточная лояльность, угрожавшая, по его убеждению, национальной безопасности.

Правые круги, со своей стороны, недооценили серьезности отношения Гинденбурга к присяге. Будучи прусским офицером, он, присягнув на верность республиканской конституции, считал долгом чести относиться к ней с таким же уважением, как и к прусскому полевому уставу. Но при всех добрых намерениях, Гинденбург плохо разбирался в политике, ему были необходимы советники. В зависимость от помощников ставил его и весьма солидный возраст. Однако окружение Гинденбурга — старые боевые камрады из прусской армии и сливки остэльбского юнкерства, которым ненависть к республике и демократии застилала и без того узкий политический горизонт, — отнюдь не было таким, каким оно должно было бы быть у главы демократической республики. Чаще всего президент прислушивался к мнению своего сына Оскара, политической пустышки, но человека крайне тщеславного, самоуверенного и тупого. Оскар Гинденбург твердо верил в то, что призван вершить историю в качестве «не предусмотренного конституцией» президентского сына. Сам он в свою очередь послушно следовал советам жены, необычайно честолюбивой баронессы Маргарет фон Маренхольц, которая, неожиданно став хозяйкой первого политического салона Германии, неизменно предупреждала его посетителей, что в президентском дворце не могут приниматься никакие решения, идущие вразрез с «духом семьи».

Само по себе избрание Гинденбурга президентом еще не означало смертного приговора Веймарской республике. Но исход выборов обнаружил слабость германской демократии и показал, что в широких кругах населения распространена ностальгия по «старым добрым временам».

Курс Густава Штреземана

Внешняя политика, проводимая бессменным с 1923 по 1929 г. министром иностранных дел Штреземаном, находила поддержку в умеренно левых и центристских партиях, но беспрерывно подвергалась ожесточенным нападкам со стороны националистов, нацистов, коммунистов и правого крыла его собственной Народной партии.

Основой политики Штреземана являлось стремление вернуть Германии полный суверенитет и возродить ее в ранге великой державы, которая не зависела бы от благосклонности других государств и могла бы сама защитить себя от внешнего врага. Но это было возможно только после реализации ближайших целей — добиться уменьшения, а затем и отмены репарационных платежей, вывода всех оккупационных войск с немецкой земли, разрешения на достижение военного равенства с другими державами, ревизии восточных границ, объединения или заключения тесного союза с Австрией (категорически запрещенного особой статьей Версальского договора).

Правым партиям и большинству населения внешняя политика Штреземана была по душе. Однако обуреваемые нетерпением правые круги не хотели понять, что реальное положение в Европе требует от немецкого внешнеполитического курса осторожности, двусмысленности и терпеливого ожидания благоприятного момента. Штреземан твердо придерживался высказанного им постулата: «Такова жизнь, и было бы глупо проводить внешнюю политику с позиций идеологии. Мы должны принимать людей, народы и обстоятельства, такими, какими они являются». Для правых ультрапатриотов это выглядело не очень героически, и ураганный огонь их критики не стихал ни на минуту. Они могли бы сковать действия Штреземана, если бы его курс не поддерживали СДПГ и Центр, хотя он и не мог твердо рассчитывать на их лояльность в каждом отдельном случае. Трезвый реализм Штреземана — который подчас отличала от беспринципности весьма зыбкая грань — мог иногда возмутить политические души не только националистов, но и умеренных политиков.

Несмотря на постоянные помехи со стороны партий, Штреземану в течение пяти лет удалось осуществить значительную часть намеченных целей. Со времен Бисмарка ни один немецкий государственный деятель не обладал таким умением вести переговоры и добиваться желаемых результатов.

Когда Штреземан положил конец пассивному сопротивлению в Руре, это вбило первый клин между Англией и Францией и привело к плану Дауэса. Открылся путь к осуществлению главного замысла Штреземана — созыву конференции по европейской безопасности. Первый шаг к этому немецкий министр сделал в начале сентября 1924 г., направив в Совет Лиги наций меморандум о готовности Германии вступить в Лигу. В начале 1925 г. в Лондон и Париж поступили официальные немецкие предложения о заключении гарантийного пакта и признании сложившегося положения на Рейне. Успеху переговоров способствовал вывод в августе французских войск из Рура, Дуйсбурга и Дюссельдорфа.

5 октября 1925 г. в швейцарском курортном городке Локарно открылась конференция министров иностранных дел Англии, Франции, Италии, Германии, Бельгии, Польши и Чехословакии. После трудных переговоров был заключен Рейнский пакт, гарантировавший существующие границы между Германией, Францией и Бельгией, которые обязались не применять силу друг против друга и решать все спорные вопросы мирным путем. Англия и Италия становились гарантами пакта. Но с Польшей и Чехословакией были заключены лишь арбитражные договора, в которых Германия обязалась не изменять силой нынешние границы, что отнюдь не означало ее отказа от стремления к ревизии этих границ. Официальное