испытывая постоянное давление более радикальных партий справа и слева, до 1930 г. все время имели возможность сформировать компромиссное правительство, но так и не сделали этого.

Леворадикальная КПГ являлась достаточно сильной для того, чтобы ослабить СДПГ, но была слишком слабой для того, чтобы придать весомость собственной партийной революционной стратегии.

СДПГ и партия Центра, без участия которой невозможно было образовать ни одного устойчивого кабинета, на протяжении всего периода республики словно пребывали в каком-то оцепенении. СДПГ никак не могла сделать окончательный выбор между курсом на участие в коалиционных правительствах и линией социалистической оппозиционности. Центр же постоянно колебался между союзом с правыми или с социал-демократами.

Обе либеральные партии, Демократическая и Народная, неуклонно терявшие свое влияние, стремились дать действенный отпор националистическим фантазиям и марксистским утопиям, но так и не смогли договориться между собой даже в отношении простого единства политического курса, и когда в 1925 г. создали «Либеральное объединение», оно почти сразу оказалось мертворожденным.

Главным недостатком всех политических партий Веймарской республики было практическое отсутствие четких концепций и нежелание взваливать на себя государственную ответственность.

Больная экономика

С началом стабилизации появилась надежда, что наконец-то найден путь к быстрому экономическому оздоровлению и подъему на базе широкой рационализации производства. При этом профсоюзы и социал-демократия считали, что рационализация станет мотором социального улучшения в положении масс. Рост производительности труда должен был повлечь за собой повышение заработной платы и сокращение продолжительности рабочего дня. А предприниматели рассматривали рационализацию как средство восстановления утраченных в годы войны и революции позиций и внутри страны, и на мировой арене. Такой подход был характерен прежде всего для магнатов тяжелой промышленности. Представители же наиболее современных отраслей химической и электротехнической промышленности видели в рационализации наилучшее средство интеграции рабочих в капиталистическую систему.

Применение новейших методов организации производства (конвейерная система, тейлоровская научная организация трудовых операций) позволило к 1929 г. поднять производительность труда на 40%. Одновременно резко усилился процесс монополизации промышленности. В 1925 г. был создан самый мощный в Европе химический концерн «ИГ Фарбениндустри», который производил 80% синтетического азота и почти 100% красителей и синтетического бензина. В 1926 г. появился другой промышленный гигант — «Стальной трест», включивший в себя свыше 300 предприятий с 200 тыс. рабочих. Тресту принадлежало более 40% производства железа, чугуна и стали. Росла и роль государства. Если в довоенное время его доля в валовом национальном продукте составляла 17,7%, то к 1929 г. она поднялась до 30,6%[187].

С другой стороны, рационализация влекла за собой неуклонное сокращение рабочих мест. В 1922 г. число рурских горняков составляло 544,9 тыс. чел, а в 1929 г. только 352,9 тыс., т. е. четверть шахтеров потеряло работу[188]. В социальном плане появление устойчивой структурной безработицы влекло за собой нарастание напряженности в отношениях между постоянно занятыми квалифицированными рабочими и массой плохо обученных людей, которые первыми пополняли ряды безработных, становившихся приверженцами радикальных партий. Но положение занятых рабочих заметно улучшилось. Их заработная плата с 1924 по 1927 г. увеличилась на 37%. Правда, если учесть, что точкой отсчета служил чрезвычайно низкий заработок в годы инфляции, то этот показатель выглядит не столь впечатляющим.

На первый взгляд немецкая экономика казалась вполне благополучной. Объем промышленной продукции, составлявший — с учетом изменившихся границ — в 1925 г. 47% уровня 1913 г., возрос в 1925 г. до 85%, а в 1928 г. довоенный уровень был превзойден на скромные 3%. Доля Германии в мировом промышленном производстве в 1926–1929 гг. составляла 11,6%, но не превысила показатели 1913 г. (14,3%). Она далеко отставала от США (42,2% промышленного производства в мире), но опередила Великобританию (9,4%) и Францию (6,6%). Германия не достигла и довоенного уровня экспорта, доля которого в национальном доходе в 1913 г. составляла 20,2%, а в 1928 г. — 17%. Торговый баланс, кроме 1926 и 1929 гг., оставался пассивным, а задолженность иностранным государствам постоянно возрастала.

Подъем германской экономики покоился на непрочном фундаменте. Массовая безработица, которая к 1929 г. возросла до 1,9 млн. человек, и слабый экономический рост были очевидными симптомами ее нездоровья. Уже с 1927 г. замедлились темпы роста производства и сократился товарооборот. В 1930 г. объем промышленного производства вновь упал ниже довоенного, составив 91% от уровня 1913 г.

Версальский договор наложил на Германию, традиционно тесно связанную с мировым рынком, ряд тяжелых ограничений. Ее заграничное имущество и почти весь торговый флот были конфискованы. Утрату внешних рынков Германия не могла компенсировать за счет внутреннего рынка, который оставался весьма узким из-за низкой покупательной способности населения; достаточно сказать, что в 1927–1928 гг. производство предметов потребления в Германии ежегодно падало на 3%.

В аграрном секторе господствовала депрессия. Остэльбское юнкерство с падением династии Гогенцоллернов потеряло своего традиционного защитника и благодетеля, а война и блокада лишили крупных землевладельцев традиционных рынков экспорта своей продукции. Чтобы стать конкурентноспособными, они должны были модернизировать свои хозяйства. Но их нерентабельность отпугивала инвестиции капитала и вела к неуклонному росту задолженности. Несмотря на значительную помощь веймарских правительств, юнкерство так и не смогло выпутаться из заколдованного круга получения новых кредитов и необходимости выплаты долгов и процентов.

Эрзац-кайзер во главе республики

В сер. 1925 г. истекал срок полномочий действующего президента. Предстоящие выборы обещали стать простой формальностью, ибо никто не сомневался в переизбрании Эберта. Он не был яркой политической личностью, но, волею судьбы оказавшись во главе государства, сумел защитить интересы нации и уберег страну от хаоса и распада.

Однако случилось неожиданное: 25 февраля 1925 г. после неудачной операции запущенного аппендицита Эберт скончался. Досрочные выборы нового президента были назначены на 29 марта. Каждая из семи партий выдвинула своего кандидата. Лишь националисты и Народная партия договорились о единой кандидатуре — беспартийного дуйсбургского обербургомистра и бывшего министра внутренних дел в правительстве Карла Ярреса, близкого к правому крылу ННП. Центр снова выдвинул Вильгельма Маркса, СДПГ — прусского премьера Брауна, а КПГ — Тельмана. От правых радикалов баллотировался Людендорф.

Разумеется, никто из кандидатов не набрал абсолютного большинства голосов. 26 апреля предстоял второй тур, в котором было достаточно набрать простое большинство, хотя бы в один голос. В итоге трудных переговоров СДПГ, Центр и демократы создали «Народный блок» и договорились выставить своим общим кандидатом Вильгельма Маркса, который мог рассчитывать на поддержку большинства избирателей, поскольку правые вряд ли могли получить значительный прирост голосов по сравнению с первым туром. Для этого им было необходимо выдвинуть вместо малоизвестного Ярреса более популярную фигуру. И они нашли выход.

Националисты в союзе с ННП, баварцами и региональной Ганноверской партией после закулисных переговоров выставили кандидатуру героя мифа о Танненберге — сражения периода Первой мировой войны (1914),