– Елена Андреевна, прошу прощения за беспокойство. Вы меня узнали? Это Света, медсестра. Я от Вербицких. У нас тут неважные дела. Последние несколько дней Полина совершенно не в себе. Врач приходил каждый день, ставили капельницы. Никого не узнавала, все с кем-то разговаривала, то смеялась, то кричала, злилась непонятно на кого. Я спрашивала у врача: может, в больницу, но он откровенно сказал, что смысла уже нет, а симптоматическую терапию можно и дома проводить, свои стены все равно лучше. Я и не возражала. Сегодня к вечеру Полина вроде успокоилась, а потом около шести часов слышу: что-то шепчет. Поближе подошла, стала слушать, а она такое бормочет – жуть: «Скучно, скучно все, бессмысленно, Елена Андреевна. Теперь все скучно, да и раньше тоже, как рыбки в аквариуме, непонятное движение…» Потом вроде стала звать какую-то Ирочку. Я сообразила, что это бывшая невестка. А потом вроде как пришла в себя, назвала меня по имени, даже поела что-то. Потом говорит: «Светочка, позвоните Елене Андреевне. Мне очень нужно с ней поговорить… Очень нужно. Спросите, не могла бы она при возможности заехать к нам». Вот я и набралась смелости, позвонила, не смогла до утра дотерпеть.

– А где же все родственники, сын?

– Они отдыхают на Кипре вместе с нянькой. А меня попросили пока с ней пожить. Да я и не против. Сомневаюсь только: застанут ли ее, когда вернутся.

Меня как будто холодной водой окатили.

– Я приеду. Сейчас приеду.

– Как мне неудобно. Я вас побеспокоила…

– Ничего, ребенок сейчас у бабушки. Я приеду.

– Я вам оплачу, спасибо большое.

Асрян уже проснулась и смотрела на меня с подозрением и недовольством.

– Ленка, ты чего, опять в партизан играешь?

– Да нет. Просто я эту тетку давно знаю. Классная. Столько больных проходит мимо, и никого толком не запоминаешь от перегрузки. А есть такие люди, что помнишь всю жизнь, все встречи с ними в подробностях. Вот у меня это Полина. Конечно, еще и бомжа повесившегося никогда не забуду, но это другое.

– У меня, кстати, тоже одна такая тетка есть. Пришла, когда ей лет тридцать восемь было. Жена одного бывшего бандита – такая скотина мужик, господи прости. Теперь в чиновниках. Ходила регулярно. Сначала просто слезы лила, потом говорила, потом больше слушала. А потом стала еще и к адвокату аккуратно ходить, как к врачу. В сорок лет развелась, отхватила у него три квартиры, загородный дом и фитнес-центр. Одну квартиру передала адвокату в качестве оплаты. А мне после развода подарила серьги с огромными брюликами.

– Господи, Ирка, тебя только бабки волнуют. Нет чтобы твоя тетя любовь нашла в сорок лет. Или, может, ты обижаешься, что основную работу ты проделала, а почти все адвокату досталось?

– Не, не тот случай. Я ничем не рисковала, а вот адвокат мог без головы остаться. Так что оплата справедливая.

Мы доехали до дома, Ирка вылезла, а я поехала обратно в центр, к Вербицкой. Дурные предчувствия смазали все краски прошедшего дня.

Однако когда я прибыла на место, выяснилось, что Светлана с перепугу немного сгустила краски. Полина лежала в полумраке, дремала, дыхание и пульс были спокойными. В комнате стояла духота, и сразу накатила новая волна алкогольного помутнения. Я тихонько вышла, прошла на кухню и попросила у Светы кофе. Бедная тетка уже явно находилась на серьезной стадии усталости и одичания, целую неделю проведя наедине с медленно, но верно затухающим человеком.

– Простите еще раз, Елена Андреевна.

– Можно просто Лена.

– Да мне так привычнее. Вы знаете, я уже давно этим занимаюсь… Уже, конечно, насмотрелась. В основном по приличным семьям… Только по рекомендации… Не то чтобы жалуюсь теперь, но тут как-то все не по-людски: взяли и укатили куда-то. Видели ведь, что ей хуже становится. Ну да что там! Невестка, конечно, баба крутая, я вам скажу. Вы знаете, это я виновата, что ей опять стало плохо. Все время сама к телефону подхожу: и к городскому, и к ее трубке. Не даю ей трубку снимать, чтобы не нервничала. А тут неделю назад что-то замешкалась и ее сотовый оставила на тумбочке, прямо около кровати. Слышу из кухни: она с кем-то говорит. Потом разнервничалась страшно, давление опять поднялось. Я давай звонить врачу и ее подруге, Валентине. Вы ее знаете. Та приехала, все увидела своими глазами, плакала… Потом долго у меня тут сидела. Много чего рассказала, все подробно: и что Полина старшую внучку сама вырастила, пока они были тут, и про вторую беременность, уже на пару с любовницей, про то, как она потом рвалась уехать к девочкам, хоть на время, но слегла. Я сама, знаете, полночи проплакала. Ведь что за сволочи такие: неужели все мало, неужели все эти квартиры да машины с собой в гроб завернут? Не понимаю… Ой, простите, я вас заговорила совсем.

– Все нормально. Кофе вкусный.

– Да вот, приходится еще параллельно другие навыки получать. Тоже пригождается.

Послышался шум из комнаты Полины, и мы обе ринулись туда. На тумбочке около кровати горел ночник, хорошо освещая происходящее.

Я не хочу это наблюдать, раз от разу. Неукротимое угасание. Не хочу.

Лицо совсем осунулось, щеки предательски горели диабетом, запах ацетона уже пропитал всю комнату насквозь. Начиналась еще и почечная недостаточность. На наше появление реакции не было никакой: она лежала с полузакрытыми глазами, что-то бормотала, прикрыв здоровой рукой рот. Светлана стала довольно грубо теребить ее за плечо. Вербицкая приоткрыла глаза и отняла руку от лица. Взгляд ее блуждал по нашим лицам, ни на ком из нас не остановился. Там, где была она, нас не было. Света позвала ее:

– Полина Алексеевна, Лена пришла. Вы же сами просили, Полина Алексеевна.

Пьяный, затуманенный взгляд бродил по темноте. Тело теперь стало совершенно беспомощным: могла двигаться только правая рука, но и она была слабой.

Мне подумалось, что угасание есть не что иное, как просто глупая неправильная последовательность, кем-то бездарно и второпях состряпанная модель существования материи. Кто-то был не в голосе, и никому из нас теперь не избежать пронизывающего каждую клеточку тела страха. Вот дед: в орденах и парадном морском кителе, с наградным серебряным кортиком, а потом вдруг немощное высохшее тело, даже не меняющее рельефа одеяла на кровати. Сначала «Шанель», аккуратные туфли-рюмочки, благородный лоб и благородная питерская речь, а теперь ничего. Ничего не осталось.

Мне захотелось сесть рядом, скинуть алкогольный туман и запомнить все, до последней детали. Я взяла ее за руку. Шепот нарастал, и даже можно было различить отдельные слова, но вдруг она вовсе умолкла и впала в тревожное забытье. Света, смирившись с невыполнимостью своей миссии, перестала пытаться ее разбудить и плюхнулась в кресло около окна.

– М-да, зачем только вас побеспокоила, Елена Андреевна? Не знаю, дотянет ли до завтра. Кто только хоронить будет, непонятно.

– Когда они возвращаются?

– Через неделю.

– Советую сегодня же позвонить.