Регулярные субботние посещения Катериной моих родителей теперь оказались под угрозой полного прекращения. Пара выходных уже была пропущена. В этом изменении расписания обнаружилась большая польза, так как пока пришлось дать всего лишь краткий телефонный отчет о переезде безо всяких подробностей. Личная же встреча с мамой все равно привела бы к необходимости дать более внятные объяснения. Падение интереса к моей персоне объяснялось еще и появлением на свет второго внука, именно внука, на три недели раньше срока, но вполне здорового. Мама ежедневно пропадала теперь у брата на квартире, преисполнившись новым чувством долга и новым счастьем.

Каждый следующий день был таким же, как и предыдущий, таким же, как следующий. Главное было не оказаться вечером наедине со своими мыслями. Даже пара-тройка часов, проведенных за рулем в одиночестве, казались невыносимыми. Я все время ждала и боялась, что вдруг Сухарев позвонит или напишет. Наедине с собой становилось совсем пусто и мрачно.

Как-то раз я не заметила, как после обеда вместо возвращения в офис я приехала в больницу. Наверное, потому что была среда. Люся, как всегда, сидела на боевом посту. Она увидела меня, разулыбалась, с воплями разогнала несколько пациентов по смотровым ожидать врачей и затащила меня в сестринскую.

– Ну, Лена Андреевна, как я рада! Как живешь?

– Ничего, сняла тут с Катькой новую квартиру, очень прикольную. Ремонт хороший, хоть и малюсенькая. Подругу мою помнишь? Мальчик у нее еще подавился, трахеостому ставили.

– Помню.

– Ну вот, с ней в одном подъезде. Катька счастлива. Я теперь ее почти не вижу дома. Да и мне веселее, только бы не спиться.

Люся загоготала.

– А как ее муж-то терпит?

– Он в море по полгода.

– Хороший муж.

– Хороший, даже если бы не плавал. А ты сама как?

– Да все по-старому. Боремся. Разве ж тут что изменится когда-нибудь. Без вас скучно. Все вспоминают: и сестры, и врачи. Даже фельдшера со «Скорой помощи» спрашивают где.

– Приятно.

Мы сварили по чашке кофе. Люся никогда не распространялась про свою личную жизнь и всегда на любые вопросы о себе выдавала информацию только о работе. И молодец. Кофе был сносный. Мы сидели и блаженно его хлебали. Я не выдержала первая.

– Как там Сухарев поживает?

Люся оказалась готова к этой теме. Наверное, как только меня увидела в дверях, уже все и поняла.

– Давно вы разъехались-то?

– Сразу после Нового года.

– Я так и поняла. У них графики на февраль стояли вместе. Ее родители отремонтировали квартирку, сами свалили на дачу. По-моему, Сухарев там уже, хотя врать не буду.

– Неужели он все это треплет по углам?

– Нет. Не треплет. Ходим мы угрюмые, с операционной не вылезаем раньше восьми-девяти вечера. Говорят, к маю собирается защищаться. А к концу года заведка его уже уезжает. Так что все супер. Это все бабец его треплет, счастливая ходит. Дура полная. Пыталась с ним в операционной днем работать, но он ни в какую. Так с Пашкой и стоит. Народ на него смотрит косо, но это ненадолго, привыкнут со временем. Да пусть, Лен. Слабак и карьерист. Небось еще сопли на кулак наматывает по вечерам. А тебе нормального мужика надо.

– Ты знаешь, так тошно сейчас, что даже не могу понять, как люди любят или влюбляются.

– Да это пройдет. Время, оно, знаешь… И вообще, надо тебе снова врачом идти. В жизни обязательно должно быть что-то настоящее.

– У меня Катька есть.

– Ой, не придумывай! Это у всех есть, у кого матка не отсохла.

– Я сейчас подумываю о жилье. Так что какая тут медицина?

– Ну да… если бы не Сухарев, могла бы хоть для души у нас дежурств парочку взять.

– Не. Не хочу ни с ним, ни без него. Пусть оперирует себе. Это для него важнее всего.

Потом мы говорили про все по чуть-чуть. Моя заведующая валялась с тяжелым обострением хронического бронхита в пульмонологии и параллельно осуществляла тщетные попытки бросить курить, отчего страдало все отделение. Болела она всегда без отрыва от производства: утром спасательная капельница – и в бой, благо что соседние этажи. Зав реанимацией подцепил от какого-то наркомана туберкулез, а может, и не от него, а когда-то раньше; слава богу, закрытая форма, и он мог уже через пару месяцев выходить на работу. Сам сейчас лежит где-то в Пушкине, в санатории. Кардиологическая Светка вышла замуж за Васильчикова с моего отделения. Случилось это спонтанно: Сашку выселили из общаги, и сердобольная Светка сдала комнату внаем.

Поохали, посмеялись. Около четырех я рванула за Катькой в продленку и в машине дала себе слово больше никогда в больницу не приходить.

Той ночью первый раз за многие годы случился нормальный человеческий кошмар. Утром я проснулась в слезах. Снилось, как позвонила Люся и сообщила про какую-то дурацкую аварию. И вот заснеженное промерзшее кладбище, черный холм из свежевскопанной земли, Славкина мама, Костик с женой, какие-то еще знакомые лица из больницы, Пашка, заплаканная заведующая нейрохирургией. Белокурая девушка в черном платке прямо около гроба, вместе со Славкиной матерью в обнимку. А я прячусь, прячусь, как вор, за толстым стволом дерева, метрах в двадцати. Далеко, из-за расстояния и толпы людей не вижу его. Все они его видят, а я нет. Мне тут не место. Вот и прячусь, как будто кошелек с мелочью стащила. Жду, не чувствуя холода, жду, когда же они все разойдутся и пойдут плакать в теплое помещение. А мне не положено… для меня только свежая могила, крест… Я могу только после всех…

А если правда когда-нибудь ты умрешь, то, наверное, и для меня жизнь кончится. Не виню ни в чем, ни в слабости, ни в амбициях. Пусть все так. Ведь даже страшно подумать теперь, что тебя могло и не быть в моей жизни. Не забывай меня, пожалуйста, прошу тебя. Хочу хотя бы знать, что ты есть и что я у тебя была. Ничего не осталось, даже фотографии твоей, представляешь. Смешно… Я вот теперь, скорее всего, по-настоящему здорова… Все ушло, и почему-то именно сейчас. Хотя нет, я на самом деле понимаю, почему вдруг поправилась. Теперь я действительно нормальная, теперь я – как все. Душа не рвется. Нет ни тебя, ни больницы, ни даже Вовки… Тоже ведь надо было набраться сил, чтобы уйти. Теперь все как у всех: все спокойно. Простая питерская разведенная тетка под тридцать. А я, ты знаешь, совершенно не страдаю. Теперь стало совершенно ясно, что никого уже не буду искать. Я вполне могу жить с Катькой одна, тем более что уже не брожу по ночам. Если повезет, то, может быть, в будущем кто-то появится рядом со мной. Может, просто хороший друг, а может, даже с деньгами. Надежный, спокойный. Я не хочу больше так мучиться. Господи, когда же отпустит…

В самом конце февраля позвонила мама и довольно обиженным тоном осведомилась, не прибудет ли Катька утром в субботу. Пришлось потратить час на убеждение ребенка проведать бабушку. Убедить не получалось, так что Ирка решилась пойти на встречное преступление: отправила своего пацана до воскресенья к родителям мужа; Катьке тут уже пришлось смириться. Зато мы с Асрян имели в результате такой комбинации целый свободный день.