– Мне очень приятно слышать от вас комплименты.

– Эх, Леночка, да одна ваша молодость уже комплимент, сама по себе. Да что это я заскрипел, как старый дед! Не обращайте внимания, у мужиков тоже климакс бывает, причем иногда похлеще, чем у дам. Вы замужем?

– Нет, в разводе.

– Вечные терзания и поиски совершенства?

– Нет, все гораздо банальнее: отсутствие алкоголизма и спокойный ребенок.

– Это существенное оправдание. А вообще, все это из пустого в порожнее. Очень мудро раньше поступали: родители родили, вырастили, познакомили и женили. Без вариантов и альтернативных источников. И никаких разводов. Семья к любви, знаете ли, весьма относительное касание имеет.

– С некоторых пор я с вами соглашусь, хотя еще полгода назад предала бы анафеме.

– Это просто взросление всего лишь… Так как мы договоримся? По пятницам около часа вас устроит?

– Конечно.

– Может даже, в этом году немного расширим с вашей конторой закупки. Мы через месяц-другой отделение интенсивной терапии открываем коек на десять, так что… Ну это потом обсудим. Можем сейчас спуститься в ординаторскую, выпить кофе. У вас как со временем?

– Я должна быть у вас сегодня до конца рабочего дня.

– Замечательно. Я летом с Туретчины хороший кофе привез и, главное, много. Пойдемте.

Кофе правда оказался вкусный. Ординаторская походила на офис какой-нибудь богатой компании: хорошая мебель, на всех столах компы, большой телевизор, много кухонной техники и всяких заморских вкусностей. Частная клиника – это хорошо.

Народу в ординаторской было немного. Главный познакомил меня с тремя докторами, но даже они оказались другими, отличались от простых больничных, как моя каморка в приемном покое от этой комнаты. Впервые за последние восемь месяцев я сильно расстроилась. Господа, не обращая особо на меня внимания, трепались про уровни сахара, про тиреотропный гормон и кетоацидоз, при этом периодически отвлекаясь на рекламу турагентства и ругая египетские отели. Сердце сжалось, кофе остыл и потерял аромат.

Через двадцать минут я попрощалась и грустно поплелась к больничной стоянке. Машины там тоже стояли все как одна заграничного производства.

Так, Сокольникова, просто возьми и порадуйся за людей. А то, что тебе не так повезло, – сама виновата. Может, надо было еще поискать, а не бросаться ради пламенной любви в омут с головой. Короче, хрен со мной – и точка. Радоваться надо, что теперь вообще не придется напрягаться, спасибо Костику. А летом – Турция, однозначно. С Катькой и Асрян. Или Болгария, на худой конец.

По дороге в школу мысли крутились вокруг переезда, срочного и так мне необходимого. После телефонных консультаций было определено: братаны быстро перевезут вещи в пятницу вечером на «Газели» какого-то приятеля. Опять незнакомый человек с маленьким грузовичком разрезает мою жизнь на части. Решено пока не ставить в известность родителей, хотя Катрин в субботу расскажет бабушке все в красках, без всяких сомнений.

Оставались несколько тоскливых вечеров. Было страшно и одиноко. Я находила спасение в постоянном общении с Катькой и двойной дозе волшебной отравы на ночь. Помогало – утром все обнаруживалось на своих местах.

Наконец наступила пятница. Все прошло быстро, без лишних нервов и переживаний. Новая квартира была гораздо светлее, приятнее и комфортнее. Мою кухонную технику и стиралку пришлось отвезти в родительский гараж, так как тут имелось все: и приличная кухня со встроенной техникой, и вся необходимая мебель. Катька была вне себя от радости, и меня тоже накрыло волной энтузиазма.

Асрян, закончив в десять внеплановую консультацию, пришла мне на помощь. Детей мы загнали спать в Иркину квартиру, а сами ползали по моему новому пристанищу, похлебывали вино, истерично ругали бытие и были совершенно так же истерично счастливы.

Около двух ночи основное показалось разобранным, так что вечер завершился огромной пиццей. Мы с хохотом обсуждали последнюю асрянскую клиентку – успешно-деловую, но совершенно фригидную тетку. Мадам искренне не понимала, как же это муж вместо работы на благо семьи может заниматься сексом с секретаршей. И это в самый разгар трудового дня, когда решаются важные денежные вопросы. Хохотали до икоты и валялись на кухонном полу. Наконец ресурсы еды и физических сил оказались исчерпаны. Асрян собрала коробку из-под пиццы в мешок. На выходе из квартиры она посмотрела на меня совершенно серьезно.

– Я все сегодня ждала, когда же ты начнешь рыдать. Слава богу, не случилось.

– Ничего, сейчас уйдешь, и начну.

– Давай-давай, а то ты же знаешь: эмоции лучше наружу, чем внутрь.

– Настоящий мозгоправ.

– Это мало кто понимает до конца. Кстати, место для машины тебе тоже отвоевала. Через одно от моего, всего шесть сотен в месяц.

– Спасибо.

– Таблетки сегодня не пей, а то вообще не проснешься.

– Гуд.

Почистить зубы я не смогла и завалилась одетая на новую кровать, слишком большую даже для пары больных ожирением. В прежней квартире было наоборот: маловато для двоих. Перед самым засыпанием в мозгу отпечатался запах свежести и недавно законченного ремонта, заставлявший предвкушать новую жизнь. Неразличимо и мимолетно. Все потому, что никто, теперь уже никто и никогда, не сможет заменить больших чутких пальцев и непослушной цыганской копны волос. Тот самый момент настоящего счастья, какое только можно себе представить. Теперь он с ней, и все продолжается: несколько раз в неделю наскоро намыливает нечесаную шевелюру, а потом, не высушив, завязывает волосы розовым цветом. Больно.

Не хочу, чтобы чужие руки дотрагивались до волос, стянутых моими воспоминаниями. Господи, или кто еще там есть, прошу… так прошу, что сил нет. Ни о чем другом больше никогда не попрошу так, как об этом. Когда перестанет болеть? Хотя бы просто знать, когда. Остальное можно как-то преодолеть и пережить самой. А это нет, невозможно, не хватает воздуха. В прошлом году была жизнь, а теперь ничего не осталось, теперь – всего лишь существование. Да и черт с ним! Жизнь любой порядочной женщины должна заканчиваться с рождением детей. Дальше уже живет только потомство. Короче, засуньте, мадам, свои страдания себе же в задницу, поделом вам. Даже странно, дед, что ты появился. Я думала, что ты-то презираешь меня больше всех.

Дед теперь не сидел на стульчике возле крыльца, а обосновался посреди грядок с клубникой, вооруженный маленькой тяпкой. Видимо, надо было прополоть, но аккуратно, не задевая корней. Дед полол и двигал за собой маленькую табуреточку, медленно, вперед и вперед, а я взгромоздилась на его законный стул. Дед периодически поглядывал на меня, улыбался и продолжал ковыряться в бабушкиных посадках.

– Вот раньше бы, Лен, вспомни: никогда бы не стал в грядках ковыряться. А теперь даже очень люблю. Земля теплая, живая.

Говорил и улыбался. Радостно и счастливо, как раньше.