– А как же Катрина, это разве не смысл?

– Не такой.

– Ты просто самка и кукушка, Сокольникова, причем еще и сумасшедшая.

– Ага.

– Хоть бы разозлилась на него ради приличия. Никакой защитной реакции. Это, кстати, плохо.

– Попробую. Вот если уйдет, начну пытаться злиться.

– Так, закрыли эту тему на ближайшие три дня. А то плачевно кончится: завтра проснемся с выбитыми окнами. Все, сейчас паримся, обжираемся, растим жопы, детей – бабкам, а к вечеру открываем коньяк. Наконец-то ты хоть один раз приличное спиртное привезла.

– Не поверишь: Славка денег дал. Десятку. Представляешь?

Ирка начала хохотать, и я вслед за ней, икая и сглатывая слезы.

Так все и прошло. До пятого числа мы ели, пили, гуляли, спали с детьми в маленькой чердачной комнатке, которая была изначально сделана как будуар для Ирки и ее мужа, а Сашка оказался загнан на кухонную тахту. Присутствие старшего поколения удачно разбавило темы общения, даже всплыли всяческие новости, которые я упустила на фоне совместного проживания со Славкой и постоянного общения с Иркой исключительно по поводу моей тяжело контуженной головы и не сложившейся жизни.

Сашкины родители, оказывается, были близко знакомы с семьей бывшего главврача моей больницы и очень подробно пересказали трагичную историю его запретной любви. В конце я почти плакала. Потом начали перебирать, как в старые времена, наших однокурсников и просто знакомых по учебе, и даже дошла очередь до Петьки. Теперь уже из рассказа Иркиных родителей выяснилось, что он переехал в Австралию, там второй раз женился на русской девушке и работает в какой-то парамедицинской сфере, как-то связан с фармацией. Прям как я.

Дети все эти дни пребывали в состоянии полного счастья. Я ловила себя на мысли: как было бы хорошо с первого раза удачно выйти замуж и родить сразу двоих детей подряд. Катькино существование оказалось бы гораздо веселее. А еще то ли по причине ежевечернего коньяка, то ли просто от хорошего воздуха и ощущения асрянской попы под одеялом, но я ни разу не обнаружила свое тело утром в неположенном месте. Ничего не снилось. Из всех причин для «отсутствия» беспокойства самым беспощадным являлось Славкино молчание. Ни одного звонка. Я тоже не звонила и не писала, пытаясь каждую минуту либо есть, либо пить, с кем-нибудь о чем-нибудь разговаривать или даже просто молча чистить картошку в компании Иркиной мамы. Я старалась не оставаться одна ни на секунду, но как только оставалась, горло сдавливал предательский ком. Хотелось выскочить за ограду участка, бежать без оглядки до изнеможения, а потом упасть в снег и выть на луну. В одиночестве становилось невыносимо больно.

Шестого числа мои джинсы, которые сразу по приезде я сменила на студенческие Иркины треники, дали явный отпор при попытке застегнуть их на талии. Ну и хрен с ним. Отчаянные потуги наблюдала Асрян. Своих мыслей по поводу инцидента она скрывать не стала:

– Не, Сокольникова, жрать прекращаем. Нужен все же товарный вид. Ведь чем черт не шутит. У Сашки на судне недавно помощник капитана развелся: жена загуляла.

– Значит, и я загуляю.

– Нет уж, надо все-таки перестать прыгать на граблях и подумать о Катьке. И потом, может, еще родишь.

– Может, и родила бы. Не знаю… А ты что, собралась второго?

– Нет. Ты же знаешь: я ленивая и себя люблю.

– Ничего ты не ленивая, ты просто трусишь. Боишься того, что можешь еще быть красивой. Боишься, а вдруг что-то или кто-то нарушит твой еврейско-армянский устойчивый социальный покой.

– Подписываюсь под каждым словом. Только если еще и я займусь преодолением себя, кто тогда будет сопли твои беспокойные утирать, Сокольникова?

– Тогда и помереть будет не западло.

Седьмого мы уехали в город вчетвером, на моей машине.

На следующий день светило из Кащенко должен был снизойти до моих промороженных мозгов. Если честно, мотивация на поход к доктору к концу нашей дачной овощной жизни резко снизилась: в памяти смягчились очертания валяющихся около подъезда бомжей и разбитых бокалов на полу кухни, опять начало казаться, что все мои сны уже в прошлом и живые привидения покинули меня. Ирка каким-то образом сразу просекла мое настроение; вероятно, по вялому выражению лица на обратном пути.

– Так, я решила завтра поехать с тобой. Прием у меня только с десятого.

– Слушай, ну ты в маразм не впадай. Я что, не в состоянии сама к врачу сходить?

– При чем тут ты? Я сама хочу послушать, что он скажет. На твоей исповеди присутствовать не собираюсь, не беспокойся. Я поговорю с ним после, тет-а-тет. Потом сможем все вместе обсудить. Или тебе такая идея не нравится?

– Нет, такая нравится. А даже если не нравится, на твое решение это никакого влияния не имеет.

– Угадала.

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем на душе становилось беспросветнее. Я представляла себе подъезд, обшарпанные стены, потом дверь нашего жилища, скрип ключа и сумрак остывших без людей комнат. Ирка беспардонно курила прямо в машине, чуть-чуть приоткрыв окно. Иногда казалось, она ведет диалог напрямую с моей головой.

– Я думаю, надо вам все же или ко мне, или к твоим.

– Я еще собранных вещей не видела, так что пока об этом рано. Три ночи как-то переживем.

Ирке такая идея, конечно, не пришлась по вкусу, но спорить со мной она не стала.

– Сейчас тогда нас с Костиком отвезете, и возьмешь у меня немного снотворного.

Очередная сигарета.

– Ирка, кончай при детях смолить.

– Не учи… хотя нет. Вот что сделаем: пусть Катька пока до школы у меня. Ей только в радость.

– А с кем они завтра будут, пока мы у врача?

– Няньку мою вызовем. Она дома.

– Ну, давай.

Катька и правда обрадовалась такому продолжению веселья. Мне пришлось еще раз вернуться к Асрян и привезти чистые детские вещи. Такой двойной заход в мою квартиру немного сгладил ужас первой пустоты.

Вернулась окончательно я уже в полной темноте, снотворное принимать не стала, а откопала в дальнем ящике кухонного стола остатки дареной текилы. Лимона не было, и вообще не было ничего съестного, посему и жопе моей уже не грозило дальнейшее разрастание, а только глубокий, самонадеянно спокойный сон. Я действовала проверенно плохим и совершенно не действенным способом. Иркины таблетки остались в сумке.

Слава богу, утром перед походом к врачу все было на местах, включая мое тело на кровати. Не хватало только Катерины и Славки. Но про это думать теперь запрещено. Ирка заехала около девяти, а я уже с восьми сидела как сумрачный истукан в том самом старом обшарпанном кресле. Как же все-таки неприятно пахнет во всех съемных квартирах. Славка не звонил.

Праздники опустошили город, никто не хотел шевелиться вплоть до первого рабочего дня, и мы доехали очень быстро. Доктор оказался совершенно непротивным, уже в годах и даже вполне нормальным, хотя большинство психиатров ехали крышей уже лет через пяток после начала работы. Больше всего мне понравилось умение экономить время: разговаривать товарищ не стал, а начал с томографии головы и энцефалографии. Результаты были готовы только к обеду, и нам с Иркой ничего не оставалось, как продолжить деревенское обжирание в соседнем с больницей кафе. Дядька позвонил и вызвал нас обратно около трех часов, точнее, только меня. Асрян в одиночестве продолжила пиршество, купив еще одно пирожное.