Катьку занесли в квартиру уже спящую. Так и не раздев, потихоньку положили в кровать и на цыпочках вышли из детской. Через несколько секунд случилась безумная сцена прямо на полу спальни. Славка набросился на меня, как большая голодная кошка. Последний отчаянный прыжок за ускользающей добычей. Молча и грубо, как будто и не было между нами все эти два года глубокой близости, проникающей в сознание и кровь до самой последней клеточки. Никогда я еще не ощущала такого сильного оргазма, и никогда еще я не плакала в такие минуты. Так и заснули мы на полу, успев накрыться покрывалом, стянутым с кровати. Славка бормотал что-то, и я расслышала уже сквозь сон:

– Черт, ставни забыл на окна поставить. Ленка, прошу, не бузи ночью, иначе замерзнем как суслики… Дверь не закрыли на замок… Как же ты одна…

Утром меня растолкала Катерина. Все окна были на месте. Славка спал. Мы переместились на кухню и попытались сообразить, из чего сделать завтрак, когда холодильник практически пуст. Во время завтрака я наконец набралась храбрости и сказала:

– Кать, мы со Славой должны уехать до конца каникул. Ты как, с бабушкой побудешь?

Катька перестала болтать ногами и сосредоточенно посмотрела на меня:

– А почему? Тетя Ира со Стасиком звали к ним на дачу. Ты же вроде собиралась, то есть мы же вроде хотели… А вы куда?

– Славины друзья пригласили отдохнуть, но туда, к сожалению, не берут детей. Тебе наверняка будет очень скучно. Но если ты не захочешь побыть пока у бабушки, я не поеду.

Катерина медленно жевала бутерброд.

– Мам, Слава же хороший. Вы не ссоритесь, он ведь пиво не пьет и не кричит. Он же тоже доктор. Ты поезжай, а я буду с бабушкой. Я подожду.

Она продолжала мучить невкусный проект бутерброда без масла. Обхватив тоненькими пальчиками стакан чая, она шумно прихлебывала, потом опять давилась толстым куском сыра с хлебом. Ножи в доме уже пару недель ничего не резали. Смешно: живу же, можно сказать, с мастером разделочного ремесла. В горле встал комок совершенно бесполезных слез.

Как же легко становится, господа, когда неожиданно для себя принимаешь окончательное решение. Один маленький момент, когда твой ребенок пытается запихать в себя твою несъедобную стряпню. Все решается. Все то, что не давало покоя так долго и, казалось, не имело никакого выхода. Р-р-раз – и все.

Мы поели, потом пожарили для Славки большую сковородку яиц перед дорогой. Катька минут пять ползала по валяющемуся на полу спальни большому косматому телу, оглушая пространство пронзительными призывами вставать. Я отодрала ее от потоптанного Славки и включила в детской комнате старенький телевизор, поплотнее закрыв за собой дверь. Славка кое-как соскреб себя с пола, медленно прополз в ванную, побрился и не спеша принял душ, а потом за секунду впихнул в себя все содержимое сковородки. Наконец произнес первую за все утро фразу:

– Ну че, шмотки собрала? Надо побыстрее. Нужно еще Катьку закинуть успеть. Надо было вчера оставить. Только ребенка зря мучаем.

Я наблюдала весь процесс его пробуждения из коридора. Сидела на стареньком, изрядно покоцанном кресле. Так и не переодела ночную майку. По полу страшно тянуло, и я скрючилась, обхватив замерзшие коленки руками. Минут двадцать неподвижно, как соляной столб. Совсем закоченела. Слезы текли сами собой. Лампочка над входной дверью давно перегорела, но так даже теперь комфортнее.

– Слав… Я, наверное, не поеду. Не хочу Катьку оставлять. Ты поезжай, возьми мою сумку спортивную, она больше твоего рюкзака.

Славка был настоящий хирург и никогда не терял самообладания. Он застыл посреди кухни с грязной тарелкой в руках.

– Лен, вроде же все обсудили. Ну давай возьмем, но она сама оттуда начнет проситься через два дня. Или тебе ее придется развлекать всю дорогу.

– Ты ж знаешь: она и сама может себя преспокойно развлечь. Просто мне ее жалко. Это же Новый год. А ты поезжай.

Славка подошел ближе и в полумраке маленькой прихожей начал приглядываться ко мне.

– Слушай, ну что ты трагедию устраиваешь? Хочешь, вообще никуда не поедем. Ни ты, ни я.

– Нет. Ты же знаешь, что мне искусственные жертвы не нужны. Поезжай. Я просто делаю сейчас так, как хочу. И еще. Я прошу: у тебя там будет время… Так что ты, пожалуйста, реши сам для себя очень серьезно одну вещь: куда ты хочешь потом поехать. Сюда или, может, в какое другое место. Я очень тебя прошу, потому что мне это все тяжело. Просто невыносимо тяжело, понимаешь? Я тебя не хочу ни в чем обвинять. Просто пытаюсь жить как-то дальше, с тобой или без тебя. Так что вот так. Я хочу, чтобы ты теперь меня услышал. Пожалуйста.

В тот день я мысленно благодарила Славку за то, что не унизил меня бездарным спектаклем из наскоро состряпанных оправданий и притворства. Просто доктор Сухарев в секунду стал серого цвета, превратился из рыцаря мечты в сгорбленного старенького карлика. Он присел на корточки около меня и уткнулся лицом в мои холодные коленки.

– Лен, я тебя и теперь сильно люблю.

– Я знаю, хоть ты мне вообще-то первый раз признаешься серьезно. Но есть еще много чего вокруг. Просто не хочу сейчас все неприятные для меня моменты перечислять: это унизительно. Ты сам все эти обстоятельства знаешь.

– Все равно не пори горячку. Я сделаю все, как ты просишь. Я все обдумаю. Но не ломай дров раньше времени. Ты же одна не сможешь. Или из окна выйдешь ночью, или газ ненароком на кухне включишь, или еще что-нибудь, чего мы еще не проходили.

Все-таки какие большие красивые руки. Мои коленки кажутся детскими по сравнению с ними.

– Не волнуйся. Ирка меня уже к своему супердоктору записала, прямо на праздники. Тоже, кстати, важная причина не ехать. Так что… А пока побудем немного у Ирки, немного у Костика, если получится. Можешь ехать спокойно, только мою машину оставь нам.

– Да я и не думал ее брать. Служебная ведь… Мало ли что…

– Ну вот и хорошо. Слав, только прошу тебя: не забудь о моей просьбе.

Он обвил своими ручищами мои голые ноги еще крепче, уткнулся лбом в низ живота. Сразу стало тепло. Невероятно, невыносимо хорошо. В ушах стучал знакомый отбойный молоток.

Через несколько секунд Славка резко поднялся и начал собираться, быстро скидывать вещи в свой рюкзак. Толком ничего не сложив, он еще несколько минут искал в спальне свои документы. Уже практически открыл дверь и вдруг замер на пороге, порылся в карманах и положил на столик две пятитысячные купюры.

– Это чтобы на праздники хватило. Буду возвращаться, позвоню.

Дверь тихо закрылась. Из детской доносились звуки мультфильма про бременских музыкантов, знакомые с детства, жизнеутверждающие, а главное, дающие время еще немного посидеть в темноте одной. Все тело парализовало, стопы и ладони совсем закоченели. Надо было как-то вставать, собирать себя и Катьку, позвонить Асрян, сообщить, что мы выезжаем. Потом заехать в магазин и купить подарки и продукты (благо теперь денег стало более чем достаточно), прогреть машину и хоть немного прибраться в квартире перед выездом. Ничего этого делать совершенно не хотелось. Я не могла пошевелить даже пальцем на ноге. Все чувства притупились. Вспомнилось, что такое состояние было в последний раз, когда рожала Катьку. Ни одной мысли в голове, даже простого, отдельно взятого слова. Ничего нет внутри, пустота. Наверное, и снаружи ничего уже нет. Просто нигде ничего нет – это и есть настоящая правда.