Эссилт совсем оставила танцы сидхи, она не поднимала глаз от вышивки от рассвета до заката, а по ночам малышки-фэйри слетались к ней со своими белыми огоньками – они не понимали, отчего их королева сделалась молчаливой и хмурой, но стремились помочь ей, как могли.

Эссилт дошивала ковер, торопясь не отстать… от чего?

Иногда она была уверена, что Сархад подаст ей весть, если закончит кольцо раньше, чем она дошьет. Иногда она сжималась от страха при мысли, что кольцо давно готово, и из-за ее медленной работы Сархад злится: он спешил, а она не торопится.

Но королева твердо решила, что не вернется в замок, пока не завершит вышивку.

Малышам-фэйри казалось, что ярость исходит от их госпожи, подобно вспышкам изжелта-белого пламени, они пугались и отлетали прочь, трепеща крылышками, – но возвращались и светили ей ночи напролет, не считая того хмурого предрассветного часа, когда Эссилт засыпала тяжелым, беспокойным сном.

Друст очнулся. Он лежал на лугу, нагим. Как он здесь очутился – он не помнил.

Было холодно. Сырой осенний ветер гнул пожелтевшие травы.

Осень? Уже – осень?!

Друст зябко передернул плечами. Одеться бы… только где искать килт?

Он встал, осмотрелся. Вдалеке темнел лес, и охотник скорее почувствовал, чем понял, что пещера Седого – там.

Нехорошо являться голышом, и еще хуже признаться, что неизвестно где потерял одежду, подарок Вожака, – но иначе, кажется, не выйдет.

Или повезет, и по дороге килт найдется…

Тело до сих пор поет от счастья. Я помню лишь обрывки… но это не может быть сном! Это – было!

Ее податливое, ждущее тело, когда она несчетное множество раз отдавалась мне. В лесу, на лугах, на полях – только что вспаханных, среди первых всходов, в густых колосьях… Странно: я точно помню эти свежевспаханные поля, их было много – а ведь она позвала меня с собой в середине лета. Почему так долго поля не были засеяны? Хотя… неважно.

Я помню, как она приказывала мне стать белым жеребцом и мчалась верхом, нагая наездница. Ее колени стискивали мои бока, и я был готов нести ее – столько, сколько она потребует. Мчаться через поля и леса, низины и холмы – если она хочет, чтобы я гнал, я поскачу куда угодно и сколь угодно долго!

…а потом мы падали на землю, и она опять сжимала коленями мои бока – но уже совсем иначе…

Моя Королева! Моя Владычица…

Свой килт Друст нашел почти случайно: что-то серело в сухих травах. Даже не прошлогодних – у самой земли, в почти сгнивших.

«Сколько же времени прошло?! – похолодело сердце. – Я думал, это была пара месяцев; а на самом деле?!»

Но от пустых тревог немного пользы, и охотник привычно завернулся в килт, укрыв верхним полотнищем плечи – холодно, ветер! – и пошел к пещере Седого, уже хорошо заметной внизу.

Вожак ждал его у входа.

– Явился? – улыбнулся Седой.

Друст улыбнулся в ответ: сам видишь.

– Живой? – понимающе хмыкнул Волк. – Счастлив?

– Она прекраснее всех женщин на свете! – выдохнул Друст.

– Именно так, – кивнул Седой. – Всех женщин на свете. Их красота – это только отблески ее.

Друст не ответил.

– Приходи в себя, – Вожак положил руку ему на плечо. – Твое оружие в пещере. Постарайся выйти из мира грез как можно скорее. Ты мне скоро понадобишься в ан-дубно, а это не место для воспоминаний о Риэнис.

Друст послушно пошел в пещеру.

– Горр! – крикнул Седой. – Поговори с ним. О чем угодно.

К Друсту подсел молодой круитни, затейливо разрисованный вайдой. Сколько Друст умел читать узоры северян (к которым никак не относил себя, хоть и родился в Альбе), этот посвятил себя кровной мести до последнего вздоха.

Кровная месть – в Стае?! Кому?

– Ты счастливец, – сказал круитни. – Летний Король, да еще и выживший.

Друст не услышал.

Он никогда раньше не замечал Грудлоина Горра – ну, то есть видел, но не обращал особого внимания. И никогда не задумывался над смыслом узоров, с плеч до пят покрывавших его тело.

– А кому ты мстишь? – невпопад спросил Друст.

– А, ты об этом, – улыбнулся круитни. – Дело давнее…

Помолчав, Грудлоин Горр договорил:

– Седому.

– Что?! Вожаку? Мстишь?!

– Давно уже не мщу, – развел руками Горр. – Собирался мстить, это да. Но разве ж он позволит…

– Как это?

Да, Друст, я расскажу. Серебряный мне велел говорить с тобой о чем угодно – вот я и расскажу о том, как появился в Стае. Нас тут таких – четверо, кажется: три сына Нейтона – Гуистил, Рин и Ллидеу – и я. Может, и больше – но я не знаю.

Не все о таком говорят.

Я был человеком когда-то… да ты сам видишь это. Мы жили на морском берегу – обычная деревня, едва способная прокормить себя. И вот однажды один наш мальчишка упал со скалы. Насмерть. А жрец сказал, что его загрыз Белый Волк.

…Это потом я понял, что любое прикосновение безобидного мальчишки было чревато бедой, большой или малой. А тогда я возненавидел Седого и поклялся отомстить за малыша. Безвинно убитого, так я считал.

Меня отговаривали, но я стоял на своем. Тогда жрец разрисовал мое тело вайдой, дал мне вдохнуть дыма священных трав, и я пошел искать убийцу.

Не спрашивай, как мне удалось покинуть пределы мира людей. Я и сам этого не знаю.

Я нашел Седого… точнее, думаю, он сам вышел мне навстречу. Я прокричал ему в лицо всё, что думал о нем. Он молча обнажил кинжал, у меня было копье и нож, мы схватились – и очень скоро он поверг меня. Прижал клинок к моему горлу и рассказал, что тем мальчишкой владела тварь. Я тогда не поверил… просто не понял. Я же не знал, что такое – твари ан-дубно.

А Вожак – он отпустил меня. Сказал: иди за мной, если хочешь. И добавил: вдруг да сможешь меня убить?

Я пошел – а что мне было делать?!

Я пришел сюда. Остался. Просто больше идти было некуда. И потом – я тогда надеялся найти способ поразить Белого Волка.

Но – ты ведь понимаешь: трудно питать ненависть к гостеприимному хозяину. Я увидел, каков он, узнал Стаю… Однажды впервые пошел на Охоту. Тогда еще думал, что хочу узнать что-то про Вожака. И – да, узнал. После той охоты последние остатки ненависти во мне угасли. Так я был принят в Стаю.

А потом… я просто понял, что мое человечье тело давно умерло, что когда я встретился с Вожаком, я уже был мертв.

– Сыновья Нейтона – за кого пришли мстить они? – негромко спросил Друст.