Эта новая загадка совсем ошеломила ее, и онамедлила в дверях, несмотря на разыгравшееся ненастье. Дождь лил все сильнее,тучи стремглав неслись по небу, ветер налетал порывами, хлопал где-тооторванными ставнями, вертел ржавыми флюгерами и колпаками печных труб, и такбесновался на соседнем маленьком кладбище, как будто задумал выдуть всехпокойников из могил. А глухие раскаты грома, сотрясавшие небо, точно грозиливозмездием за подобное святотатство, упорно твердя: «Мертвых не тревожь!Мертвых не тревожь!»

В миссис Эффери страх перед громом и молниямиборолся со страхом перед сверхъестественными силами, притаившимися во мракезловеще притихшего дома, и она стояла на пороге, колеблясь, входить в дом илинет — как вдруг резкий порыв ветра положил конец ее колебаниям, захлопнув занею дверь.

— Что теперь делать, что теперь делать! —вскричала миссис Эффери, в ужасе ломая руки: сон на этот раз принимал и вовседурной оборот. — Ведь в доме никого нет, кроме нее, а ей так же невозможновыйти из своей комнаты, как мертвецу из могилы!

Накинув передник на голову в защиту от дождя,миссис Эффери с плачем металась по узкой мощеной дорожке, не зная, чтопредпринять. Наконец она снова подбежала к двери и, нагнувшись, прильнулаглазом к замочной скважине. Зачем, трудно сказать — едва ли она надеялась, чтоот ее взгляда ключ повернется в замке: однако точно так же поступили бы на ееместе многие.

Вдруг она вскрикнула и выпрямилась,почувствовав, как что-то тяжелое легло на ее плечо. Это была рука — мужскаярука.

Человек, которому принадлежала эта рука, былодет по-дорожному, в картуз с меховой опушкой и широченный плащ. По виду онпоходил на иностранца. У него была густая, черная как смоль шевелюра, такие жеусы, только на концах отливавшие рыжиной, и большой крючковатый нос. Онзасмеялся, видя испуг миссис Эффери; и при этом усы его вздернулись вверх, кносу, а нос загнулся вниз, к усам.

— Что с вами? — спросил он на чистейшеманглийском языке. — Чего вы испугались?

— Вас, — с трудом выговорила Эффери.

— Меня, сударыня?

— Да, вас, и грозы — и всего вообще, —отвечала Эффери. — А тут еще ветер — налетел и захлопнул дверь, и я теперь немогу войти.

— Вот как, — сказал незнакомец, довольно,впрочем, равнодушно. — Какая досада. А скажите, не знаете ли вы, где тут, наэтой улице, дом миссис Кленнэм?

— Господи милостивый, еще бы мне не знать, ещебы мне не знать! — воскликнула миссис Эффери и, растревоженная вопросом, сновапринялась ломать руки.

— Где же именно?

— Где? — повторила миссис Эффери, опятьзачем-то припадая к замочной скважине. — Так ведь это он самый и есть. И онатам теперь одна-одинешенька в своей комнате, и не может ни встать, ни дверьотворить: ноги-то у нее не ходят! А другого умника дома нет. Ах ты боже мой! —вскричала Эффери, под напором всех этих мыслей закружившись в какой-то дикойпляске. — Я, кажется, сейчас с ума сойду!

На этот раз незнакомец отнесся к ее беде сбольшим участием, поскольку выяснилось, что дело некоторым образом касается иего. Он отступил на несколько шагов назад, чтобы окинуть дом взглядом, и еговнимание привлекло узкое окошко, приходившееся почти у самого входа.

— Где расположена комната больной, сударыня? —спросил он с прежней улыбкой, которая произвела такое впечатление на миссисЭффери, что та не могла отвести от него глаз.

— В верхнем этаже, — сказала Эффери. — Вон тедва окна слева, это ее.

— Гм! Хоть я и высокого роста, но без помощилестницы мне, пожалуй, не удастся засвидетельствовать ей свое почтение черезокно. Вот что, сударыня, будем говорить откровенно; откровенность — моеприродное свойство; желаете вы, чтобы я отпер эту дверь?

— Помилуй бог, сэр, да я вам по гроб жизниобязана буду, только сделайте это поскорее! — воскликнула Эффери. — А то вдругона там зовет меня, или вдруг на ней платье занялось и она горит живьем, дамало ли что еще могло стрястись, от одних догадок с ума сойдешь!

— Одну минуту, сударыня! — Он слегка отстранилее своей белой, гладкой рукой, словно призывая не торопиться. — Как я понимаю,приемные часы уже окончены?

— Да, да, да! — воскликнула Эффери. — Давноокончены!

— В таком случае, давайте уговоримся по справедливости;справедливость — мое природное свойство. Как вы могли заметить, я только что спакетбота. — Он указал на свой промокший плащ и башмаки, в которых хлюпалавода; да ей еще раньше бросилось в глаза, что волосы у него в беспорядке, цветлица желтый, как от морской болезни, и, кроме того, он, должно быть, сильноозяб, так как даже стучал зубами. — Я только что с пакетбота, сударыня, да ещепогода меня задержала — дьявольская погода! Вследствие этих причин, сударыня, яне поспел сюда вовремя, чтобы уладить одно неотложное дело (потому неотложное,что оно связано с деньгами). Так вот, если вы беретесь привести сюдакого-нибудь, с кем бы я мог его уладить, несмотря на поздний час, я вам отопруэту дверь. Если же такое условие вам не подходит, я… — тут он снова улыбнулсясвоей странной улыбкой и сделал вид, будто собирался уходить.

Миссис Эффери поспешила выразить свое полноесогласие, и уговор состоялся. Незнакомец учтиво попросил ее подержать его плащ,разбежался, подпрыгнул и, уцепившись за подоконник, взобрался на узкое окошко.Теперь для него было делом одной минуты поднять раму. Уже сидя верхом наотворенном окне, он оглянулся на миссис Эффери, и глаза его сверкнули такзловеще, что она невольно подумала, вся похолодев: а вдруг он прямехонько отправитсянаверх в комнату больной и убьет ее? Ведь и помешать ему нельзя.

К счастью, у него, видимо, не было такихкровавых намерений, ибо минуту спустя дверь отворилась, и он показался напороге. — Ну, сударыня, — сказал он, взяв у нее свой плащ и закутываясь в негопоплотнее, — а теперь будьте-ка любезны… Что за черт?

Странный, непонятный шум. Словно бы где-тосовсем близко, судя по сотрясению воздуха, и в то же время такой глухой, какбудто доносился издалека. Шорох, стук, и потом словно посыпалось на пол что-тосухое и легкое.

— Это еще что такое?

— Не знаю, что, только я уж это не первый разслышу, — сказала Эффери, в страхе ухватившаяся за его руку.

Впрочем, как ни велик был ее испуг, она все жезаметила, что у незнакомца побелели и затряслись губы, и решила, что он, должнобыть, не из больших смельчаков. Несколько секунд он прислушивался, потомнебрежно пожал плечами.