— Передайте мистеру Кэсби и его дочери, что япрошу их не затрудняться расспросами о моем здоровье через третьих лиц. Если имугодно меня видеть, они знают, что я всегда дома. Им незачем беспокоить себя идругих лиц. И вам самому незачем беспокоиться.

— Помилуйте, сударыня, какое же тутбеспокойство, — сказал мистер Панкс. — А выглядите вы в самом деле отлично,сударыня, я бы даже сказал — превосходно.

— Благодарю вас, покойной ночи!

Эти слова и палец протянутой руки, указывавшийна дверь, были столь выразительны и недвусмысленны, что мистер Панкс не счелвозможным задерживаться долее. Он взъерошил волосы с самым непринужденнымвидом, еще раз покосился на маленькую фигурку, копошившуюся на полу, сказал:

— Покойной ночи, сударыня. Не трудитесьпровожать меня, миссис Эффери; я дорогу знаю, — и на всех парах направился квыходу. Миссис Кленнэм, подперев рукой подбородок, внимательно смотрела емувслед сумрачным, подозрительным взглядом; а Эффери, точно завороженная, неспускала глаз со своей госпожи.

Но вот миссис Кленнэм медленно и задумчивоотвела взгляд от двери, в которую вышел мистер Панкс, и устремила его на КрошкуДоррит, только что поднявшуюся с ковра. Слегка нахмурясь, вдавив подбородок владонь, больная пристально смотрела на нее до тех пор, пока не заставилаоглянуться. Под ее зорким, испытующим взглядом Крошка Доррит смешалась,покраснела и опустила глаза. Миссис Кленнэм продолжала глядеть на неепо-прежнему.

— Крошка Доррит, — сказала она, наконец. — Чтовы знаете об этом человеке?

— Очень немного, сударыня. Я видела егонесколько раз, и однажды он заговорил со мной, вот, пожалуй, и все.

— Что же он вам сказал?

— Я не слишком хорошо поняла его, он говорилтак странно. Но ничего грубого или неприятного в его словах не было.

— Зачем он старается увидеть вас здесь?

— Не знаю, сударыня, — чистосердечно отвечалаКрошка Доррит.

— Но вы понимаете, что это из-за вас онявляется сюда?

— Мне это приходило в голову, — сказала КрошкаДоррит. — Только я ума не приложу, зачем ему нужно меня видеть, здесь или гдебы то ни было.

Миссис Кленнэм вперила глаза в пол изадумалась о чем-то с той же напряженной сосредоточенностью, с какой минутуназад разглядывала тоненькую фигурку, которую сейчас, видимо, пересталазамечать. Несколько минут прошло, прежде чем она очнулась от раздумья и приняласвой обычный сурово-непроницаемый вид.

Крошке Доррит пора было уходить, но она медлила,опасаясь потревожить миссис Кленнэм в ее задумчивости. Наконец она отважиласьсойти со своего места и тихонько направилась к двери. Поравнявшись с креслом наколесах, она остановилась, чтобы пожелать больной покойной ночи.

Миссис Кленнэм протянула руку и положила ей наплечо. Крошка Доррит невольно вздрогнула, смущенная этим неожиданным жестом.Быть может, ей вспомнилась на миг сказка о Принцессе.

— Скажите мне, Крошка Доррит, — спросиламиссис Кленнэм. — Много у вас друзей?

— Очень мало, сударыня. Кроме вас, только миссФлора и — и еще один человек.

— Этот? — спросила миссис Кленнэм, сновауказывая негнущимся пальцем на дверь.

— О нет, сударыня!

— В таком случае, кто-нибудь из его знакомых?

— Нет, что вы, сударыня. — Крошка Дорритрешительно покачала головой. — Нет, нет! Тот человек совсем не похож на него ине имеет с ним ничего общего.

— Ну, бог с ним, — сказала миссис Кленнэм,почти улыбаясь. — Это не мое дело. Я только потому спрашиваю, что отношусь квам с участием; и если не ошибаюсь, я была вашим другом тогда, когда у васдругих друзей не было. Разве это не так?

— Так, сударыня; именно так. Не раз бываловремя, когда, если бы не вы и не работа, которую я у вас получала, мы должныбыли бы отказывать себе решительно во всем.

— Мы? — повторила миссис Кленнэм, взглянув начасы своего покойного мужа, всегда лежавшие перед нею на столе. — А много ливас?

— Сейчас остались только мы с отцом — я хочусказать, нам с отцом приходится содержать только самих себя.

— А что, вы испытали много лишений — вы, вашотец и кто там еще у вас есть? — спросила миссис Кленнэм с рассчитаннойнебрежностью, задумчиво вертя часы в руках.

— Иногда нам приходилось нелегко, — сказалаКрошка Доррит своим тихим, робким голосом, и как всегда без тени жалобы, — но ядумаю, не тяжелее, чем приходится многим.

— Хорошо сказано! — живо откликнулась миссисКленнэм. — Совершенно справедливо! Вы хорошая, разумная девушка. И вы умеетебыть благодарной, если я не обманываюсь в вас.

— Это вполне естественно и никакой заслуги тутнег, — сказала Крошка Доррит. — Как же мне не быть благодарной вам?

Миссис Кленнэм с ласковостью, на каковую сновидицаЭффери даже во сне не могла бы счесть ее способной, притянула к себе маленькуюшвею и поцеловала в лоб.

— Ну, ступайте, Крошка Доррит! — сказала она.— Не то опоздаете, бедное мое дитя.

Ни в одном из снов, смущавших покой миссисЭффери с тех пор, как за нею стала водиться эта особенность, не видела онаничего более удивительного. Этак ей чего доброго следующий раз приснится, как идругой умник целует Крошку Доррит, а потом — как оба умника бросаются другдругу в объятия и дружно льют слезы любви к человечеству. От такогопредположения у миссис Эффери закружилась голова, и она едва не скатилась слестницы, провожая Крошку Доррит к выходу, чтобы запереть за ней на все засовыдверь.

Выпуская Крошку Доррит из этой двери, онавдруг обнаружила, что мистер Панкс вовсе не ушел — как следовало бы ожидать вменее таинственном месте и при менее таинственных обстоятельствах, — анетерпеливо снует взад и вперед по палисаднику перед домом. Как-только онзавидел Крошку Доррит, он повернул ей наперерез и, поравнявшись с нею,пробормотал, приложив палец к носу: «Панкс-цыган, предсказатель будущего!» —после чего немедля скрылся из виду.

— Господи твоя воля, вот теперь еще цыгане ипредсказатели будущего, — воскликнула миссис Эффери, явственно расслышавшая егослова. — Только этого тут недоставало!