Обескураженные таким множеством неудач, мистерМиглз и его домашние волей-неволей начали мириться с мыслью, что Тэттикорэм невернуть. Так обстояли дела, когда однажды в субботний день два джентльмена,недавно объединившие свою деятельность под фирмой «Дойс и Кленпэм», покинулиЛондон, чтобы провести конец недели в знакомом нам туикнемском коттедже.Старший компаньон фирмы поехал дилижансом, младший предпочел пойти пешком.

Мирный летний закат озарял приречные луга,через которые ему пришлось проходить, когда он уже приближался к цели. Он шел,наслаждаясь тем чувством отдыха и беззаботной легкости, которое всегда вызываетв душе горожанина сельская тишина. Все, что он видел перед собой, исполненобыло тихого очарования. Густая листва деревьев, сочная трава с яркими пятнамиполевых цветов, зеленые речные островки, заросли камыша, кувшинки,покачивающиеся на воде, звук голосов, доносимый откуда-то издалека ветерком иречными волнами, — все дышало покоем. Взметнется ли рыба в воде, весло липлеснет, защебечет ли запоздалая пташка, послышится ли собачий лай или мычаньекоровы — в каждом звуке он слышал этот покой, вдыхал его с каждым дуновеньемвечернего воздуха, напоенного ароматами земли. Божественное спокойствие было вбагряных и золотых полосах, протянувшихся над горизонтом, в мягких лучахзаходящего солнца. Тишина осеняла лиловатые кроны далеких деревьев и зеленьближних холмов, над которыми уже тоже сгущался сумрак. Между ландшафтом и егоотражением в воде, казалось, не существовало грани — оба были так безмятежны,так умиротворяюще прекрасны, хоть над ними и тяготела великая тайна жизни исмерти, что душа глядевшего на них исполнялась радостью и надеждой.

Кленнэм остановился — в который уже раз, —чтобы глубже вобрать в себя все впечатления окружающей природы, и несколькоминут постоял, глядя, как наползают на реку вечерние тени. Когда он сноватронулся в путь, он вдруг увидел впереди на тропинке фигуру, которая, бытьможет, и раньше вплеталась в его мечты, навеянные чарующим вечером.

Да, это была Минни, одна, с небольшим букетомроз в руках. Она стояла посреди тропинки, лицом к Кленнэму, как будто шланавстречу и, завидя его, остановилась. Какое-то волнение чувствовалось в ней,которого Кленнэм никогда раньше не замечал; и ему пришло в голову, что онаочутилась здесь не случайно, а потому что желала поговорить с ним.

Она подала ему руку и сказала:

— Вы удивлены, видя меня здесь одну? Но вечертакой чудесный, что я увлеклась прогулкой и зашла дальше, чем думала. Крометого, я предполагала, что встречу вас, и это придало мне уверенности. Ведь вывсегда ходите этой дорогой, правда?

Кленнэм подтвердил, что предпочитает этудорогу другим; но тут рука, опиравшаяся на его руку, дрогнула, а розы в нейзатрепетали.

— Возьмите розу, мистер Кленнэм. Я собралаэтот букет в саду, по дороге сюда. В сущности, я его собрала для вас, ведь яожидала вас встретить. Мистер Дойс приехал час тому назад и сказал, что выидете пешком.

На этот раз задрожала его рука, принимавшая отнее цветок. Они дошли до начала аллеи, обсаженной густыми деревьями, и свернулитуда. Она ли, он ли сделал к тому первое движение, не все ли равно? Он сам незнал, как это случилось.

— Как здесь торжественно, — сказал Кленнэм. —Впрочем, такая торжественность идет к этому вечернему часу. И потом это,пожалуй, самый короткий путь. Проходишь под этими темными сводами и, выйдяснова на свет, оказываешься у переправы, а там до коттеджа уже рукой подать.

В легком платье и простенькой соломенной шляпена каштановых локонах, оттенявшей ее большие прекрасные глаза, в доверчивомвзгляде которых сквозила тень робкой печали, точно ей было жаль его, она былатак хороша, что он мог только радоваться — или огорчаться, он сам не знал, чторазумнее, — тому героическому решению, о котором ему так часто приходилосьвспоминать.

Она помолчала немного, потом спросила,известно ли ему, что папа замышлял новое путешествие. Он сказал, что мистерМиглз упоминал об этом в разговоре. Она опять помолчала, потом, словно бынерешительно, добавила, что теперь папа уже отказался от этой мысли.

И сразу же у него в голове пронеслось: «Онавыходит замуж!»

— Мистер Кленнэм, — начала она снова, ещеболее нерешительно и смущенно, и так тихо, что он должен был наклонить к нейголову, чтобы расслышать. — Мне бы очень хотелось поговорить с вами откровенно,если вы не откажетесь выслушать меня. Мне уже давно этого хочется, потому что —потому что я знаю, что у нас нет лучшего друга, чем вы.

— Я могу лишь гордиться вашим доверием, когдабы вы мне его ни оказали. Прошу вас, говорите! Вы можете положиться на меня.

— Я никогда не сомневалась в том, что могу навас положиться, — отвечала она, подняв на него свой чистый, правдивый взгляд. —И я, верно, давно уже заговорила бы, если бы знала, как начать. Но я и сейчасне знаю, как начать.

— Мистеру Гоуэну, — сказал Артур Кленнэм, —выпало большое счастье. Благослови господь его жену и его самого!

Она хотела поблагодарить его, но внезапныеслезы помешали ей. Он стал ее успокаивать, взял остальные розы, все ещетрепетавшие у нее в руке, и поднес эту руку к губам. Только в эту минуту угастоненький луч надежды, так долго сжимавший тревогой и болью ничье сердце; исловно за одно мгновение постарев, он сразу показался себе пожилым человеком,для которого эта сторона жизни уже не существует.

Он спрятал розы у себя на груди и сновапредложил ей руку. Некоторое время они медленно и безмолвно шли под сводомгустой листвы. Потом он спросил веселым, ласковым тоном, нет ли еще чего, о чемона хотела бы сказать ему, как другу своего отца, который в то же время и еедруг, хоть он и старше ее на много лет, — не может ли он оказать ейкакую-нибудь услугу, помочь в чем-нибудь? Ему так отрадно было бы сознавать,что он хоть немного содействовал ее счастью.

Она хотела было ответить, но тут у нее опятьподступили к глазам слезы — то ли печали, то ли сострадания, кто знает? — и онавоскликнула:

— О мистер Кленнэм! Добрый, великодушныймистер Кленнэм! Скажите, что вы не сердитесь на меня!

— Сердиться на вас? — отозвался Кленнэм. —Дорогая моя девочка! Мне сердиться на вас? Господь с вами!

Она крепко ухватилась за его руку обеимируками и, доверчиво заглядывая ему в лицо, торопливо и бессвязно стала говоритьо том, что благодарна ему от глубины сердца (и если там, в этой глубине,рождается искренность, то так оно и было). Он то шуткой, то добрым словомстарался ее ободрить, и в конце концов она успокоилась, и они медленно ибезмолвно пошли дальше под сводом темнеющей листвы.