И на обед он накинулся так же жадно, какупомянутый мсье Риго накидывался на свой завтрак. Та же хищная алчностьсквозила в его манере придвигать к себе все кушанья сразу, чтобы, пока желудокпоглощает одни, глаза могли пожирать другие. Тот же звериный эгоизм лежал воснове его бесцеремонного отношения к прочим людям, позволявшего ему грубошвырять хрупкие вещицы, украшавшие эту женскую комнату, класть ноги на шелковыеподушки, мять накрахмаленные чехлы своим грузным телом и большой чернойголовой. В мягких белых руках, проворно орудовавших вилкой и ножом,чувствовалась та же хватка, что и в руках, цеплявшихся за прутья тюремнойрешетки. А когда, наевшись до отвала, он поочередно обсасывал и вытирал своитонкие пальцы, казалось, стоит только заменить салфетку виноградными листьями —и сходство будет полным.

На этом человеке с его коварной улыбкой,подтягивавшей усы к носу и нос к усам, с глазами, лишенными глубины, словно онибыли крашеные, как и волосы, и в процессе окраски потеряли способность отражатьсвет, сама природа, всегда честная и предусмотрительная, четко написала:«Остерегайтесь!». Не ее вина, если люди подчас оказываются глухи к подобнымпредупреждениям. Пусть в таких случаях пеняют на себя!

Окончив обед и дочиста облизав пальцы, мистерБландуа вынул из кармана сигару, снова прилег на диванчик и мирно покуривал,время от времени обращаясь к тонким струйкам дыма, тянувшимся из его тонкихгуб:

— Бландуа, мой мальчик, ты еще сведешь собществом счеты. Ха-ха! Клянусь небом, ты недурно начал, Бландуа! На худойконец можешь стать учителем английского или французского языка — неоценимоеприобретение для хорошего дома! Ты сметлив, находчив, остер на язык, у тебяприятные манеры, подкупающая наружность — словом, ты настоящий джентльмен.Джентльменом ты будешь жить, мой мальчик, и джентльменом умрешь. Как бы нисложились твои шансы вначале, все равно ты выиграешь игру. Все признают твоизаслуги, Бландуа. Общество, нанесшее тебе жестокую обиду, должно будетподчиниться твоему гордому духу. Громы и молнии! Ты горд, мой Бландуа, ноприрода тебе дала право быть гордым!

Под это самозабвенное воркование нашджентльмен докурил сигару и допил оставшееся вино. Когда и с тем и с другимбыло покончено, он спустил ноги с дивана и, заключив свой монологвоодушевленным призывом к самому себе: — Ну, Бландуа, хитрец Бландуа! Ступай ипокажи, чего ты стоишь! — снова отправился в дом фирмы Кленнэм и K°.

Миссис Эффери встретила гостя в сенях, где наэтот раз горели две свечи, зажженные ею по приказу супруга и повелителя (третьясвеча освещала лестницу), и тотчас же провела его в комнату миссис Кленнэм. Тамуже был накрыт к чаю стол и сделаны кое-какие обычные в подобных случаяхприготовления. Последние, впрочем, были весьма скромны и даже при самыхчрезвычайных обстоятельствах сводились к тому, что из шкафа доставалифарфоровый чайный сервиз, а кровать застилали темным, унылого цвета покрывалом.Все остальное — катафалко-подобный диван с валиком, напоминавшим плаху, фигураво вдовьей одежде, словно приготовившаяся к казни; кучка мокрой золы надотлевающих углях и кучка сухой золы на решетке; пение чайника и запах чернойкраски — все было таким же, как все эти пятнадцать лет.

Мистер Флинтвинч представил джентльмена,рекомендованного заботам торгового дома Кленнэм и K°. Миссис Кленнэм, передкоторой лежало раскрытое письмо, кивнула головой и пригласила мистера Бландуасесть. Хозяйка и гость внимательно оглядели друг друга. Вполне понятноелюбопытство.

— Благодарю вас, сэр, за то, что вспомнили обольной, одинокой женщине. С тех пор как тяжкий недуг обрек меня назатворнический образ жизни, посетители, являющиеся в наш дом по делам, небалуют меня своим вниманием. Иного, впрочем, и ожидать нельзя. С глаз долой —из сердца вон. Исключение приятно мне, но я не жалуюсь на правило.

Мистер Бландуа в самых изысканных выраженияхвысказал тревогу, что причинил ей неудобство столь несвоевременным визитом. Онуже приносил свои извинения по этому поводу мистеру… виноват, он не имеет честизнать…

— Мистер Флинтвинч связан с нашей фирмой ужемного лет.

Мистер Бландуа просит мистера Флинтвинча считатьего своим покорнейшим слугой. Он рад заверить мистера Флинтвинча в своемсовершенном уважении.

— После того как умер мой муж, — сказаламиссис Кленнэм, — а мой сын предпочел избрать иное поприще, мистер Флинтвинчсделался единственным представителем нашей фирмы.

— А вы что ж, не в счет? — ворчливо отозвалсяупомянутый джентльмен. — У вас голова за двоих работает.

— Как женщина, я не могу играть ответственнуюроль в делах фирмы, — продолжала она, лишь на миг поведя глазами в сторонуИеремии, — даже если предположить, что эта роль мне была бы по плечу; поэтомумистер Флинтвинч управляет всем, представляя и свои и мои интересы. Делатеперь, конечно, уже не те, но кое-кто из наших старых друзей (и в первуюочередь авторы этого письма) по своей доброте не забывают нас, и мы пока всостоянии оправдывать их доверие. Однако вам это вряд ли интересно. Выангличанин, сэр?

— Строго говоря — нет, сударыня; я родился ивоспитывался не в Англии. В сущности, у меня нет родины, — сказал мистерБландуа, вытянув ногу и похлопывая себя по ней. — На это название могутпретендовать с полдюжины стран.

— Вы много путешествовали?

— Очень много. Смею сказать, сударыня, яобъездил весь свет.

— Как видно, вас не связывают никакие узы. Выне женаты?

— Сударыня! — сказал мистер Бландуа, зловещенахмурив брови. — Я боготворю прекрасный пол, но я не женат — и никогда не былженат.

Миссис Эффери, разливавшая чай, стояланапротив. В ту минуту, когда он произнес последние слова, она нечаянновзглянула на него; и так как она уже привыкла грезить наяву, ей вдругпомерещилось в его глазах что-то такое, что словно бы приковало ее взгляд. Забывпро чайник, оставшийся у нее в руке, она испуганно таращила глаза на мистераБландуа, и ее беспокойное состояние невольно передалось ему самому, а за ним имиссис Кленнэм и мистеру Флинтвинчу. Последовало несколько минут всеобщегооцепенения, когда все четверо, вытаращив глаза, смотрели друг на друга, сами незная почему.

— Что с вами такое, Эффери? — спросила,наконец, миссис Кленнэм, опомнившись раньше других.

— Не знаю, — сказала миссис Эффери и, протянуввперед свободную левую руку, прибавила: — Это не со мной; это с ним.

— Что хочет сказать эта почтенная женщина? —вскричал, поднимаясь со своего места, мистер Бландуа, который сперва побледнел,затем побагровел, и лицо его исказила свирепая злоба, никак не вязавшаяся сбезобидным содержанием его слов. — Я не понимаю эту добрую женщину!