Маленькая княгиня лежала на подушках, в беломчепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у еевоспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытойчерными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел вкомнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала.Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились нанем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что ястрадаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понималазначения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лобпоцеловал ее.

— Душенька моя, — сказал он: слово, котороеникогда не говорил ей. — Бог милостив. — Она вопросительно, детски-укоризненнопосмотрела на него.

— Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, иты тоже! — сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не понялатого, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий иоблегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князюАндрею выйти из комнаты.

Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и,встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякуюминуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.

— Allez, mon ami, [Иди, мой друг, ] — сказалакняжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате селдожидаясь. Какая-то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась,увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут.Жалкие, беспомощно-животные стоны слышались из-за двери. Князь Андрей встал,подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто-то.

— Нельзя, нельзя! — проговорил оттудаиспуганный голос. — Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошлонесколько секунд. Вдруг страшный крик — не ее крик, она не могла так кричать, —раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк,послышался крик ребенка.

«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первуюсекунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родилсяребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезызадушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая,заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавамирубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. КнязьАндрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова несказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась напороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, вкотором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря наостановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детскомличике с губкой, покрытой черными волосиками.

«Я вас всех люблю и никому дурного не делала,и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углукомнаты хрюкнуло и пискнуло что-то маленькое, красное в белых трясущихся рукахМарьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихимишагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и,как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, кактисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и,прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то желицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорилооно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что-то, что онвиноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Стариктоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой,и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И стариксердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князяНиколая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, какгусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступенькимальчика.

Крестный отец-дед, боясь уронить, вздрагивая,носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери,княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел вдругой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка,когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшкасообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплылпо купели.

Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховымбыло замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы бытьразжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскомугенерал-губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всемсемейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долоховвыздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления.Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка МарьяИвановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему просвоего сына.

— Да, граф, он слишком благороден и чист душою,— говаривала она, — для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетелиникто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честноэто со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперьникогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости сквартальным там что-то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего,а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили,да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сыновотечества не много там было. Что ж теперь — эта дуэль! Есть ли чувство, честь уэтих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять такпрямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеетинтриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог датьпочувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая,что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какаягадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого-то я вас душой люблю,верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!