Ночью он позвал камердинера и велелукладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под однойкровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Онрешил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей своенамерение навсегда разлучиться с нею.

Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел вкабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.

Он очнулся и долго испуганно оглядывался не всилах понять, где он находится.

— Графиня приказала спросить, дома ли вашесиятельство? — спросил камердинер.

Но не успел еще Пьер решиться на ответ,который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром,и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали двараза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только намраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своимвсёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала одуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей ивышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками,прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовалпродолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опятьробко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него,ожидая пока выйдет камердинер.

— Это еще что? Что вы наделали, я васспрашиваю, — сказала она строго.

— Я? что я? — сказал Пьер.

— Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, чтоэто за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. — Пьер тяжелоповернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.

— Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… —продолжала Элен. — Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… — Элензасмеялась, — что Долохов мой любовник, — сказала она по-французски, с своейгрубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово,— и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То,что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак, ] так это все знали! К чемуэто поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобывсякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека,которого вы без основания ревнуете, — Элен всё более и более возвышала голос иодушевлялась, — который лучше вас во всех отношениях…

— Гм… гм… — мычал Пьер, морщась, не глядя нанее и не шевелясь ни одним членом.

— И почему вы могли поверить, что он мой любовник?…Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, тоя бы предпочитала ваше.

— Не говорите со мной… умоляю, — хриплопрошептал Пьер.

— Отчего мне не говорить! Я могу говорить исмело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бысебе любовников (des аmants), а я этого не сделала, — сказала она. Пьер хотелчто-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она непоняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, ион не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то сделать, чтобы прекратить этострадание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.

— Нам лучше расстаться, — проговорил онпрерывисто.

— Расстаться, извольте, только ежели вы дадитемне состояние, — сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!

Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился кней.

— Я тебя убью! — закричал он, и схватив состола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней изамахнулся на нее.

Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула иотскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение ипрелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступаяк Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасомуслыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы Эленне выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность науправление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину егосостояния, и один уехал в Петербург.

Прошло два месяца после получения известий вЛысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря навсе письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и егоне было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставаласьвсё-таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и можетбыть лежал выздоравливающий или умирающий где-нибудь один, среди чужих, и не всилах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь обАустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко инеопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны былиотретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понялиз этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю послегазеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова,который извещал князя об участи, постигшей его сына.

«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, сзнаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своегоотечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно — живли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противномслучае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне поданчерез парламентеров, и он бы поименован был».

Получив это известие поздно вечером, когда онбыл один в своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой деньпошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником иархитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.

Когда, в обычное время, княжна Марья вошла кнему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.

— А! Княжна Марья! — вдруг сказал оннеестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марьядолго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем, чтопоследовало.)

Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо,и что-то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицуотца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающемулицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие,худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое,непостижимое, смерть того, кого любишь.