После редакторов ее, наконец, полюбят главные сменные,режиссеры, корреспонденты, гримерши, и мальчики и девочки на подхвате, которые,как флюгеры на крышах, всегда разворачиваются именно в ту сторону, в которуюдует начальственный ветер.

Все это так. Все так.

Вот только объяснил бы кто, при чем тут Паша Песцов с егоконцертами, певицей Задирой, певцом Римасом, группой “Турбуленция” иразвлекательным утренним шоу “Колбаса в шоколаде”?!

Получалось, что решительно ни при чем.

И почему он сказал – “просили передать”? Кто просил? Что затайны мадридского двора?

О покровителе Храбровой знали все.

Ахмет Баширов был абсолютно законопослушный миллионер иналогоплательщик, легальный бизнесмен, отродясь не замеченный ни в какомкриминале, очень милый и приятный во всех отношениях человек.

Однажды какой-то бойкий журналист в прямом эфире спросил,есть ли у него враги, – была такая история.

– Не-ет, – протянул милый и приятный Ахмет и ласковоулыбнулся в камеру, – у меня врагов нет. По крайней мере, живых.

Никто не осмелился бы так ответить – да еще на всю страну, аон посмел, потому что был уж так силен, что дальше некуда. Говорили о егосвязях с “семьей”, о Тимофее Кольцове, с которым у них пакт о ненападении, иеще говорили, что именно из-за пакта Кольцов – Баширов экономика страны пришлав некое равновесие, пусть и условное.

Кольцов – гроза и гордость державы – в списке олигархов шелномером первым, а Баширов никаким номером не шел, его как будто вовсе не было.Да и фамилия сомнительная, и акцент какой-то странный – гарвардский, сказалаоднажды Ольга, послушав его, – и подчеркнутая элегантность, как на приеме укоролевы , – все было не то, ну никак он в русские олигархи не годился! В кругего интересов входили нефть, алмазы, отчасти шоу-бизнес и телевидение.Говорили, что телевидение его интересует исключительно из-за Храбровой.

Бахрушин всегда подозревал, что все наоборот – Храброваинтересует Баширова исключительно из-за телевидения.

…Выходит, Паша Песцов в контакте с какими-то врагами АхметаБаширова, которые озабочены назначением Храбровой и усилением его влияния навтором канале?!

Бахрушин даже засмеялся в тишине собственного кабинета – такстранно все это было.

Нужно работать, и он, сделав над собой привычное усилие,вернулся за стол. Некоторая отсрочка от приведения в исполнение бумажногоприговора получилась, потому что он сунул куда-то очки и не сразу нашел.

Пока искал, думал об Ольге. Как только нашел – перестал.

Он умел “выключать” мысли, которые мешали ему жить, наработе это получалось особенно хорошо.

Именно поэтому он ненавидел вечера и ночи – нечем былозанять свободное пространство в голове, именно поэтому он был рад, что Храбровапригласила его ужинать. Ну хоть еще два часа с “выключенными” мыслями.

Он всегда знал, что так будет. Он женат на Ольге и ееработе, а они обе – Ольга и ее работа, – не могут существовать отдельно друг отдруга. Как-то так получилось, что Алексей Бахрушин тоже не может существоватьбез них.

Он был бы просто счастлив, если бы ничего такого неслучилось.

Он терпеть не мог зависимость и какую-то собственнуюнедостаточность, кособокость, которая появлялась, когда Ольги не было рядом.

Как и все, он попал однажды в рай студенческого брака –съемная квартирка, матрас на четвертинах красных кирпичей, нелепая сетка седой, вывешенная за окно. Много кофе, гостей, песен под гитару – как же безних! – интересных и очень умных разговоров и огненного секса.

Она читала Гауфа и жарила гренки из заплесневелого белогохлеба на тяжеленной чугунной сковороде, полученной в придачу к квартире. Ксковороде все вечно прилипало намертво, и иногда они ели гренки, по очередиотдирая их вилкой от черного дна.

Та, первая жена им очень гордилась – он был отличник,староста курса, и преподаватели время от времени благосклонно интересовались,из каких он Бахрушиных, не из тех ли самых?

Он окончил университет и распределился в ГУВС – Главноеуправление внешних связей тогдашнего телевидения, как будто вместе с дипломомему выдали пропуск в райскую жизнь, такое сказочное было распределение! Онараспределилась в школу. Преподавать детям русский язык.

Все правильно. Училась она не так чтобы очень, приехалаиздалека и уехала бы обратно, если б замуж не вышла. За Бахрушина.

Дальше все было банально и скучно до ломоты в затылке.

Почему-то так получалось, что в Москве как будто всегданоябрь – грязные лужи в бетонных берегах, автобусная давка, смрадная пастьметро. Тетрадки пачками на шатком столе. Гренки на чугунном дне древнейсковороды. Много умных разговоров – чуть в другую сторону. Про подрастающеепоколение и про легкое диссидентство, которым она очень гордилась, разрешив имне писать сочинение по “Что делать?”. Директор ретроград и вообще склочнаябаба. Завуч вчера возле туалета на третьем этаже строил ей глазки. Онегин иЧацкий – лишние люди. Чуть меньше секса, потому что оба они стали очень занятыи, возвращаясь домой, неожиданно для себя сознавали, что можно лечь спать“просто так”.

Он заскучал очень быстро.

Он просто не мог не заскучать.

На работе он был в центре, эпицентре и черт знает где.

Приезд Мирей Матье – он снимал, и разговаривал с певицей, идаже был на съемочное время допущен в свиту. Фидель пожал ему руку – он всемпожимал и Бахрушину тоже. Еще был первый в его жизни “паркет” – официальныесъемки в Георгиевском зале, где кого-то награждали, – сияние ламп, белоснежные“маркизы” на окнах, сверкание бесценного паркета, всполохи фотоаппаратов иострые огоньки бриллиантов, словно коловшие глаза. Командировка – самолет,американские сигареты, коньяк в пластмассовом стаканчике, и очень умныеразговоры, гораздо умнее тех, что на матрасе, и очень красивые женщины, гораздокрасивее той, что…

Как он мог не заскучать?!

Только поначалу он еще не понимал, в чем дело, потому что недогадывался о том, какой это опасный вирус – телевидение. Ничем не оправданноечувство причастности к “большому”, значительному, важному.

Никто не был причастен, кроме самых высоких начальников, аБахрушин тогда не был начальником, но иллюзия-то была!

Он больше не мог видеть тетрадки на столе и на подоконнике,и гренки ему надоели, а другого ничего ему не предлагали, потому что она тожеработала и от молодости и неумелости решительно ничего не успевала.

И про завуча он знать ничего не желал. При этом слове емупредставлялся его собственный завуч – толстая тетка в комсомольском костюме, сперхотью на синем воротнике, с пучком, из которого в разные стороны лезлишпильки.