Когда она вернулась, он сделал ей предложение – хоть кольцобыло и без бриллианта, зато роз целое ведро. Ольга посмотрела на цветы, хотелабыло сказать что-то эдакое, даже губы сложила и брови подняла, он видел, нопередумала и уставилась на него.

Потом сняла с него очки. Он не любил, когда ему смотрелипрямо в глаза. Не любил и боялся.

– Почему ты решил на мне жениться?

– Потому что я люблю тебя.

– А-а, – протянула Ольга уважительно. – Бывает.

– Бывает, – согласился Бахрушин.

Она еще помолчала, а потом сказала решительно:

– Ну, хорошо.

– Что хорошо?

– Давай поженимся. Попробуем, по крайней мере.

И они попробовали, и все вроде бы получалось, только она ниразу так и не сказала ему, что любит его.

Никогда. Ни в постели, ни на работе, ни до, ни послеочередной разлуки.

Он все знал про себя, а про нее ничего.

…Позвонит она сегодня или не позвонит?!

Бахрушин нацепил очки и переложил бумаги в пухлой папке снадписью “Управление делами”.

Почему он стал об этом думать?! Почему?! Он ведь умеет“выключать” ненужные мысли!

Мысль о ней была самой ненужной из всех.

В следующий раз он просто никуда Ольгу не пустит.

Эта простенькая мысль доставила ему удовольствие, хотя онпрекрасно понимал, что при первой же его попытке ее “не пустить” все кончитсянавсегда.

И он даже не знал как следует, любит она его или принимаеткак своего рода удобство, такое тоже могло быть, вполне!

Он усердно работал, довольно долго, сердито и преувеличенновнимательно читал бумаги, отвечал на звонки, кому-то дал по шее, кого-топохвалил, и стопка бумаг немного уменьшилась и поредела, как осенний лес, и проПашу Песцова он совсем забыл, и когда в очередной раз позвонил телефон, он ни очем не думал, только о том, что по новой структуре “Новости” и сам Бахрушинподчиняются напрямую председателю, хотя до последнего времени починялисьпервому заму, и это было очень удобно, потому что первого зама Бахрушин зналпоследние лет двадцать и…

– Алексей Владимирович, Зданович. Трубку возьмете?

– Але, Костя, слушаю тебя.

– Ольга позвонила, – сказал главный сменный редактор, иголос его странно отдался в пластмассовом телефонном теле. – Связь появилась.Они сегодня в эфире. Я поставил двадцать ноль семь – двадцать ноль восемьпятьдесят.

Бахрушин вытряхнул сигарету из пачки и поискал глазамизажигалку.

– А новости какие?

– В Кабуле ждут штурма. И еще они собирались в Калакату, гдепервая линия фронта, не знаю, как они разрешение получили, Леш.

Бахрушин отлично знал – как.

Ники Беляев со своим удостоверением Би-би-си, вот и вседела!

– Там бывшая ставка Масуда, а Ольга еще записала каких-тоженщин, губернаторскую сестру, что ли, и жену. Они говорят, как плохо было приталибах и всякое такое.

Зажигалки не было. Бахрушин еще поискал, а потом раздраженновытащил изо рта сигарету – сидеть с незажженной сигаретой во рту было как-тоглупо.

– Они на связь выйдут без десяти восемь. Ты придешь?

– Конечно. Кость, ничего она не сказала, как у них дела?

– Сказала, что все нормально. Воды мало, но она получилакакую-то посылку из Парижа. Передавала тебе привет.

Отлично. Его собственная жена передавала ему привет изАфгана через главного сменного редактора.

Очень по-телевизионному.

– Спасибо, Костя. Храброву попроси мне позвонить.

– О'кей.

Бахрушин положил трубку, и под телефоном обнаружиласьзажигалка. Он вытянул ее и бесцельно пощелкал, позабыв про сигарету.

Значит, Калаката и первая линия фронта.

Господи, помоги мне!..

Как это похоже на его жену – позвонить редактору и так и непозвонить ему! Конечно, связь – самое дорогое и важное, что у них есть, и когдасвязь восстанавливается, первым делом они звонят на работу, а уж потом… Но уних с Ольгой никакого “потом” тоже почти не бывало.

Ни на что не надеясь, он раскопал на столе бумажку и,поминутно сверяясь, набрал многозначный номер.

Он помнил его наизусть, но на всякий случай всегда набиралпо бумажке.

Телефон хрюкнул, как будто подавился, и замер. На панелигорели два красных огонька – кто-то висел на линиях, – и Бахрушину казалось,что аппарат таращится на него выпученными больными глазами.

– Алексей Владимирович…

– Подожди, Марин. Через пять минут.

В трубке что-то щелкнуло, и обвалились далекие короткиегудки, и что-то завыло угрожающе. Бахрушин нажал отбой и набрал еще раз.

Давай. Соединись. Ну, давай же, чего тебе стоит!..

На этот раз телефон думал значительно дольше, и за это времяу Бахрушина взмокли ладони.

Давай! Попробуй, ты же можешь!

Телефон “не смог” и на этот раз. Что-то в нем словнолопнуло, и снова посыпались короткие гудки, как осколки стекла.

Ну и черт с тобой!..

Если все будет в порядке, сегодня он увидит ее по телевизорув прямом эфире, и, может быть, ему удастся сказать ей что-нибудь.

Например, “привет”. Это было бы отлично.

Он посмотрел на часы, чтобы узнать, сколько времени осталосьдо эфира. Посмотрел, но, сколько осталось, так и не понял.

* * *

Часа в два переводчик Халед привез разрешение местного МИДана выезд из города – просто так, без разрешения и без Халеда, выехать неудалось бы.

Халед когда-то учился в Ташкенте, и у него даже былакакая-то очень мирная профессия, кажется, хлопкороб или текстильщик. Впрочем,“текстильщика” придумал Ники, и Халеду это очень подошло. Что-то было в этомсюрреалистическое – вроде “парфюмера” или “газонокосильщика”. Он говорилпо-русски бегло, зато на вопросы почти не отвечал – словно не понимал. Как и увсех здесь, у него была борода почти до глаз, смуглая кожа и веселый и дерзкийвзгляд.

С некоторых пор Ольге снились их дерзкие веселые глаза.

У Бахрушина сказочные глаза – орехового цвета, внимательные,как будто все время настороженные, и мелкие морщинки в уголках, и темныедлинные ресницы. Голливуд, одним словом.