– И чего, они все времен Александра Македонского, что ли?!

– Не знаю. Вряд ли.

Ники вытащил осколок и старательно потер его о штаны.

– Наверное, все-таки древние. А, Оль?

– Ты же здесь работаешь, – язвительно сказала Ольга. – И всезнаешь!

– Ну-у, не все, конечно!

Он еще подобрал какие-то черепки, сунул в карман, плюхнулсяна колени в пыль и пристроил на плечо камеру.

– Надо снять, – бормотал он, – значит, снимем.

Ольга отмахивалась от мух, которые начинали лезть со всехсторон, как только утихал ветер, и думала о том, что бы еще такого снять.

Вечная проблема на войне – нечего снимать!

Когда есть что – не разрешают. Когда разрешают – нечего.То-то им так подозрительно быстро выдали разрешение на съемку, знали, чтопоказывать тут решительно нечего, – все те же пустынные горы, все тот же унылыйдо крайности пейзаж, все те же солдаты – “наши”, но как будто не “наши”.

Ольга шла по краю истекающего песком холма, пока Ники ползална коленях, то так, то эдак прилаживая камеру.

Профессионал.

Ольга знала, что даже землю он может снять так, что всестанут смотреть, разинув рты и не отрываясь от экрана. Именно ему принадлежалзнаменитый план, обошедший все мировые новостные каналы, – один-единственныйуцелевший на улице дом, уцелевший по-настоящему, как будто ничего вокруг него ине происходило, раскрашенный синими мусульманскими цветами, а вокруг конецсвета, катастрофа, бетонные завалы, ощерившиеся арматурой и битым стеклом.Мертвый солдат, далеко откинувший смуглую руку с автоматом, под самой стеной, арядом с ним задумчивая чумазая девчонка – смотрит не отрываясь на черное пятноу него под головой.

Кажется, сиэнэновские комментаторы назвали этот план“символом войны”.

Ники так и не рассказал никому, где и как он это снял.

За холмом маялись японцы. Им тоже нечего было снимать, ноони оказались предприимчивей. Невесть как – потому что переводчика с ними небыло – они заманили одного из тех солдат, что жались в камышовой будке, итеперь тот с удовольствием позировал крохотному японскому оператору. Операторприседал и цокал языком, похожий со своей камерой, неудобно пристроенной наплечо, на подбитую камнем птицугалку. Солдат взобрался на обломок коринфскойколонны. Стоять ему было неудобно, и подошва армейского ботинка ерзала полепесткам знаменитого цветка.

Ольга никогда с точностью не могла припомнить эту легенду –то ли цветок принял форму черепицы, то ли наоборот.

Две с половиной тысячи лет! Тысячелетия не справились – затолюди разрушили все моментально. Раз – и не было никаких двух с половиной тысячлет. Остались только пыль и осколки амфор.

Господи, когда же это кончится!..

Никогда.

Человечество никогда не договорится с человечеством. Инадеяться не на что. Какой там гипотетический враг, прилетевший из космоса насверкающем металлическом аппарате, ощерившемся лазерными пушками ианнигиляционными двигателями! Зачем?

Мы сами справимся, без пришельцев.

Мы уничтожим друг друга, но есть некоторая надежда, чтоуничтожать будем долго, потянем еще.

– Ольга!

– Что?!

– Давай сюда!

И голос недовольный – Ники не любил, когда она пропадала изполя его зрения. Наверное, Бахрушину пообещал что-то такое, тоже очень мужское.

Ты там присмотри за ней, Ники!

Ну, не вопрос, старик!

Идиоты.

Она вдруг поняла, что больше ни минуты ждать не может,скинула с плеча рюкзачок, покопалась и выпростала тяжелую трубку спутниковоготелефона.

– Ольга!

– Иду сейчас!

Она набрала номер, прижала трубку к уху и, старательнообходя камни и пустые гильзы от снарядов, которые откатывались со странным,словно стеклянным звуком, потащилась в его сторону.

Солдат все стоял на колонне, японский оператор поправлял нанем кепочку – для красоты.

Телефон молчал каменным молчанием, ничего в нем не хрюкало ине трещало – плохой признак. Скорее всего не соединится.

– Оль, ты куда звонишь?! Халед говорит, что можно на позициисбегать. Командир даст сопровождающего.

Давай я сбегаю, а ты подождешь тут, а?

Она даже не очень понимала, о чем он, прислушиваясь кмолчанию в телефоне.

– Куда сбегаешь, почему я останусь?

Ники нетерпеливо дернул широкой шеей и перехватил камеру.

– Ольга, там вторая линия обороны и военный лагерь. Тудаможно сходить поснимать, я пойду, а ты останешься. Да кому ты звонишь-то,блин?! Нашла время!

Ольга отвернулась от него.

Давай! Давай же, прямо сейчас.

Телефон еще секунду молчал, а потом разразился ехиднымикороткими гудками.

– Чтоб тебя, – пробормотала она и даже стукнула его о бедро,так чтобы Ники не видел.

– Ольга!

– Куда мы должны идти? Я ничего не поняла.

– Да никуда не должна, а я на позиции сбегаю с Халедом, инам сопровождающего…

– Ники, я с вами, – перебила его Ольга.

– Да ладно!

– Я с вами.

– У нас только один бронежилет.

– Ники, у нас два бронежилета.

– Нам с Халедом как раз и надо два. Логично?

– Халед здесь у кого-нибудь возьмет.

– Баба на войне, – процедил Ники сквозь зубы, – хуже непридумаешь!

Ольга предпочла не услышать.

– Ольга, я тебя не возьму.

– Ты не можешь меня брать или не брать. Я сама за себяотвечаю.

– Это тебе только так кажется, – пробормотал он и сердитооглянулся на камышовую будку. Он думал только про “первую линию обороны”, емуне хотелось с ней препираться, а она его вынуждала!

– Почему ты мне заранее не сказал про военный лагерь?

– Оль, – сказал он нетерпеливо, – ну что ты, маленькая?!..

Ну да, конечно. Она уже большая девочка, а все “большиедевочки” в Афганистане должны знать, что если ты работаешь на Би-би-си илиСи-эн-эн, которые давно открыли в стране настоящие бюро и “прикормили” всех,кого могли и даже кого не могли, значит, тебе открыт практически любой объект.Но об этом было не принято распространяться.