– Черт тебя побери!..

Небо над головой вдруг как будто дернулось, проткнутоечем-то тупым и длинным, Ольга посмотрела с недоумением, приставив ладонькозырьком к глазам, Ники замер с камерой на плече, лошадь под бравым французомрезко и странно скакнула вбок, так что он едва удержал ее.

Далеко впереди из склона в разные стороны выплеснулась земляи спустя несколько секунд отдаленно бабахнуло. Мальчишка-проводник и Халедгромко и сердито закричали друг на друга, потом мальчишка повернулся к ним,вытянул грязный указательный палец в сторону гор:

– Талиб! Талиб!..

Ники махнул на него рукой, и он моментально заткнулся. Никикак-то умел их останавливать, и они почему-то его слушались – все как один.

– Американцы?!

Подскакал француз и стал что-то возбужденно кричать. И сзадивсе тоже загомонили, и маленький оператор-японец застрекотал, сдерживая своюмохнатую степную лошадку.

Война неожиданно для всех стала похожа на всамделишную.

Ну что? Будет продолжение – налет, обстрел, бомбежка?

Сколько на самом деле стоят “горячие новости”?!

Столько же, сколько и жизнь? Или дороже? Или все-такидешевле?!

Ники не отрывался от камеры. Снаряды больше не падали. Ольгавдруг поняла, что очень замерзла – так, что пальцы не разжимаются. Она вымоклапочти по пояс, и ветер теперь казался холодным и плотным.

Вот сейчас грянет настоящая война, а она так и недозвонилась Бахрушину!..

Лошади остановились, дошли до какой-то определенной черты,за которую им было нельзя, и журналисты живо попрыгали с них – все странновозбужденные, как будто навеселе или и впрямь пережившие бомбежку.

Ольга сунула руки в лямки операторского рюкзака.

– Ты куда?!

Она оглянулась, Ники стоял спиной, но тем не менее за ней“присматривал”!

– Я найду командира, договорюсь об интервью?

Халед со мной.

– Да, давай!

Вдалеке еще бабахнуло, гораздо тише, эхо прокатилось по всемсклонам и кануло за дальней горой.

– Ольга, оставь рюкзак, там аккумуляторы!

Она стянула рюкзак, кинула в пыль и помахала Халеду.Стремительно темнело, и ей неожиданно и очень сильно захотелось “домой” – вгостиницу, где горит желтый дрожащий свет, где булькает вода в поллитровойбанке, и пузырьки отрываются от спирали кипятильника, и канонада где-то оченьдалеко, и можно лечь на трясущуюся сетку, застланную жидким матрасиком, иподумать – просто так.

В прошлый раз она решила, что больше никогда и ни за что непоедет на войну – сколько можно?! Ники говорит, что его “тянет”, а она-то?! Ееразве тоже “тянет”?!

И еще вспоминала о том, как Бахрушин добыл елку.

До последней минуты елки у них не было. Тридцать первогопосле восьмичасовых “Новостей” она притащилась с работы – ей очень повезло наэтот раз, она оказалась не занятой в ночном эфире. Снег сыпался, мелкий,острый, и Москва неожиданно поехала после нескольких дней мертвого стояния вкилометровых пробках. От телевизионного здания на 5-й улице Ямского поля,откуда выходили “Новости” Российского канала, Ольга добралась до дома заполтора часа.

– Рекорд трассы, – констатировал Бахрушин устало, когда онапозвонила ему и сообщила радостно, что уже приехала.

– Да не рекорд трассы, а наоборот! – закричала она. – У насчто. Новый год будет без елки?!

– Подожди, Ольга, – попросил Бахрушин через паузу. – Какаяелка, а?

– Зеленая. – Почему-то она чуть не плакала, хотя всклонности к истерикам замечена никогда не была. – У всех Новый год сегодня,Лешка! А у нас елки нету. Ну, почему ты не купил?!

– Я… забыл, – признался Бахрушин через некоторое время. Емубыло стыдно, что он забыл такую важную вещь. – Но я… куплю. Завтра куплю.

– Лешка, ну что ты говоришь?! Завтра первое. А второго тыулетаешь! И зачем елка первого числа?!

И где ты ее возьмешь?! Завтра все, все будет закрыто!

– Да ничего не будет закрыто, и куплю я…

Тут она вдруг заплакала, и Бахрушин начал растерянно ееутешать, а потом замолчал и только слушал, как она всхлипывает в трубке – егожена! Она никогда не плакала, по крайней мере он никогда не видел ее плачущей,только однажды глаза налились слезами, но она запрокинула голову и зашипела нанего, когда он сунулся было утешать.

Она запрокинула голову, и слезы так и не пролились.

А тут вдруг… плачет?!

– Ольга, я куплю тебе елку.

– Нет! Не купишь! Уже десятый час, и пока ты доедешь… Инаряжать ее некогда!

– Черт побери, – пробормотал Бахрушин, – еще и наряжать!

Она бросила трубку, чего никогда себе не позволяла – у нихбыло слишком мало времени и сил, чтобы выделывать друг с другом всякие такиештуки, – и потом долго и сладко рыдала на кухне, с подвываниями и утираниемкулаком мокрых горячих щек. Так жалко ей было себя и своей пропадающей – совсемпропащей! – жизни.

Мало того, что все время на работе. Мало того, чтокомандировки, нервотрепка, смена руководства и полная неразбериха, и в этомбардаке непременно надо разобраться, и удержаться на месте, и доказать новомуначальству, что “ты не верблюд”, а тоже чего-то стоишь и что-то можешь. Малотого, что вечно не хватает денег и подчас не с кем работать, ведьпрофессионалов вроде Ники Беляева мало, а остальных надо учить, и ещенеизвестно, выучишь ли, так еще и Новый год без елки!

К двенадцати часам их ждали примерно в пяти разных местах, искорее всего там елки были, но Ольга, рыдая на кухне, твердо решила, что никудаи ни за что не пойдет – будет сидеть всю новогоднюю ночь дома и без елки!

Она уже перестала рыдать, и даже приняла душ, и напялилахалат, теплые носки и бахрушинские тапки, потому что ноги в носках в еесобственные не лезли, и включила телевизор, грянувший “эстрадную миниатюру”голосом Михаила Задорнова, и вытащила из холодильника холодную и твердую палкукопченой колбасы, кусок желтого сыра, еще что-то вкусное, припасенное заранее,и выложила в ряд на кухонной стойке, когда приехал ее муж.

Она даже сразу не поняла, что это он, потому что в дверьпозвонили, а Бахрушин всегда и вполне успешно открывал ее ключами, и Ольгапоначалу подумала, что пришли соседи с поздравлениями.

Она шмыгала носом, рассматривала колбасу и твердо знала, чтони за что не откроет, – еще не хватает, в халате, в носках, зареванная, и Новыйгод через час! – она понюхала колбасу, вздохнула и достала нож, нопредполагаемые соседи продолжали трезвонить. Тогда она подумала, что кто-товполне мог ее видеть, когда она подъезжала к дому, и теперь просто так ни зачто не Уйдет, особенно если это Леха, самый ближний, самый непосредственный,самый “соседский” сосед.