Леха до недавнего времени водил грузовики, а потом ловкопереквалифицировался в “большие бизнесмены”, отчасти даже миллионеры, что вовсене мешало ему и по сей день оставаться “нормальным мужиком”. Жену он поминутнощекотал и пихал в бок, так что она почти заваливалась на пол, – привлекал еевнимание, шумно требовал, чтобы “родила третьего”, и призывал всех “поддержатьего в этом вопросе”, в гостях ел селедку с черным хлебом и луком, опрокидывалстопки – луженые толстые пальцы не сходились на тонком стекле стакана, –рассказывал “дальнобойщицкие” анекдоты и после каждого прибавлял: “Прошупрощения у дам за прозу жизни”.

Ольга отлично знала, что отвязаться от Лехи нет никакойвозможности, и потащилась открывать, когда позвонили в третий раз.

Однако, едва она вошла в прихожую, в замочной скважинезавозился ключ – у темпераментного Лехи не могло быть ключа от двери в ееквартиру, и тут она вдруг как-то запоздало и сильно испугалась.

Словно из душа, ее обдало страхом – волна прошла по затылку,скатилась на спину, потом в ноги, и ладони стали влажными, и колени – ватными.

Дверь распахнулась, сильно ударившись в упор, и Ольгаувидела замшевую спину и нагромождение чего-то темного в глубине.

– Ты чего не открываешь? – сердито спросила замшевая спина.– Я звоню, звоню!..

Спина попятилась прямо на нее, Ольга отступила, и в дверьввалилась елка – самая необыкновенная елка в ее жизни. Елка скребла ветками постенам и упиралась в потолок, она не пролезала в двери, и Бахрушин ее втаскивали пыхтел от натуги. Ольга стояла, опустив руки, и ничем ему не помогала, а потомон прикрикнул на нее;

– Ну, помоги мне!

И она кинулась и тоже стала тащить.

Они вволокли ее в гостиную и водрузили на середину ковра –ни к какой стене ее невозможно было отодвинуть – хвойные лапы упирались иотказывались двигаться.

– Где ты ее взял?!

Бахрушин глянул на нее и ничего не ответил. Очки у негокак-то странно перекосились, смуглые щеки сильно покраснели, свитер задрался –вид комический, как у героя давешней эстрадной миниатюры. Все руки у него былиисколоты, и шея исколота и даже щеки немножко.

– Где ты ее взял?!

– Купил. Давай, Ольга!..

– Что?..

– Ну, наряжай ее. Ты же хотела!

Ольга понятия не имела, как наряжать такую елку – она и безвсякого наряда была совершенством во всех отношениях.

Бахрушин тогда так и не рассказал ничего и признался намногопозже, что выпросил ее у администратора какого-то дорогого магазина – на улицахза час до Нового года уже не продавали елок, а ему обязательно нужно былодобыть ее! В магазинном зале одна ель уже была, а эта чем-то не подошла, то лиростом, то ли размером, и ее задвинули в угол, и наряжать не стали, а Бахрушинее выпросил, заплатил за нее какие-то дикие деньги и потащил домой, так и некупив Ольге подарок, за которым, собственно, и приехал в этот самый магазин.

Они ее все-таки “нарядили” – раскидали по сказочным веткамгирлянды, повесили пять шаров и кое-как прицепили наконечник – звезду,доставшуюся Бахрушину от бабушки. Та в свою очередь получила ее от своейбабушки, которая, наверное, в девятьсот втором году накануне Рождества купилаего “у Мюра”. В семье Бахрушиных много было всяких таких штук.

Спешно нарезали сыр, колбасу и еще что-то такое, красиворазложили на красивых тарелочках ввиду несмыкающегося телевизионного ока,выключили телефон, чтобы – боже сохрани! – Леха ненароком не дозвонился,достали шампанское, ледяное, очень сухое, очень французское, привезенноеБахрушиным из дальней командировки.

И что-то случилось.

Все оставшееся до утра время они занимались любовью. Сначалана полу под необыкновенной елкой, потом на диване, потом на собственной кроватив спальне. И еще в ванне, хотя ванна в их квартире была обычная – мраморныйсосуд “на одного”, и двоим в ней было неловко и странно, и вода все времялилась на пол, и некоторое время Ольгу очень занимал вопрос, зальют они соседейснизу – в новогоднюю ночь! – или все-таки нет, но Бахрушин сделал с ней что-тотакое, от чего она моментально позабыла обо всем, кроме… него.

И еще того, что раньше они никогда не занимались любовью вванне, а теперь вот занимаются, и это так странно, и замечательно, и от горячейводы стучит в голове, и кровь, кажется, начинает медленно кипеть – по крайнеймере Ольге представлялось, как она закипает в венах, мелкими черными страшнымипузырьками, и сосуды от напряжения начинают тихонько гудеть…

– Ты что? – спросила она своего мужа во время какой-топаузы, когда можно было говорить, и удивилась, как у нее получилось спросить. –Что это такое?..

Вряд ли он знал точно – елка ли виновата. Новый год или то,что она заплакала по телефону. По крайней мере, он так ничего и не ответил,только серьезно и долго смотрел на нее, шоколадными, сказочными,необыкновенными глазами, даже не стал прятаться за свои очки.

И, черт побери, так ни разу в жизни она и не сказала ему,что любит его, что жить без него не может, что непременно умрет, если только онпосмеет разлюбить ее!

Конечно, не сказала. Она вообще никогда и ничего не стала быговорить такого, что говорят в глупом кино или пишут в глупых книгах, которыеглупые тетки читают в метро, а дома, начитавшись, рыдают от умиления и жалостик себе, отворотясь от унылых лысин своих глупых мужей!..

Чего бы она только не отдала, чтобы вот прямо сейчас, сиюминуту телефон соединился бы, и она сказала бы ему все, все, что говорят вглупом кино или пишут в глупых книгах!

– …Ольга!

– А?

– Бэ!..

Никогда в ее присутствии Ники не матерился, она бы,наверное, в обморок упала, если бы услышала, но на этот раз, поняла Ольга, доэтого было рукой подать.

– Зачем ты поехала, блин, если у тебя помрачение разума?!

– Нет у меня никакого помрачения!

– Тогда… слезай с лошади, и… шевелись! Все уже… давно…вперед ушли.

Он говорил, явно пропуская слова-связки, вертевшиеся наязыке, и Ольга моментально поняла, как он зол.

Ники Беляев не злился почти никогда.

“Зачем? – спрашивал он и пожимал необъятными плечами. –Зачем злиться, когда все равно ничего не изменишь?”

За это его любимое словечко – “зачем” – Ольга иногда готовабыла его убить.

Она сползла со своей лошади – та опять косилась недоверчивымкарим глазом и переступала нервными тонкими ногами – и соскочила в песок.

– Ольга, забери мой рюкзак!