месте, глядя ей вслед, пока она не скрылась за углом. Затем он пнул камешек вдоль улицы. Он чувствовал себя шестнадцатилетним пацаном, который пытается понять, как же нужно обходиться с женщинами.

Что ж, ни один мужчина никогда не поймёт до конца, как нужно обращаться с женщинами, даже если проживёт столько же, сколько Мафусаил. Но, вашу ж мать, разве попытка разобраться в этом вопросе - это не самая лучшая игра в мире?

***

Чарли вышел из "Сирс" с кислым выражением на лице. Он продолжал тихо ругаться себе под нос. Эсфирь коснулась его ладони своей.

- Всё хорошо, милый, - сказала она.

- Забавно, - произнёс он. - У телеков, что у них там, больше экраны и лучше изображение, чем у того, что мы купили чуть больше года назад, и стоят они на сто пятьдесят баксов дешевле. Нас таки ограбили!

- Нет, не ограбили. Мы просто купили его сразу, как только смогли. - Эсфирь всегда была более благоразумной, чем он. Она продолжила: - Когда мы были детьми, с радио, холодильниками и машинами было то же самое. Они очень быстро становятся дешевле и лучше.

- Тогда, наверное, нам следовало подождать. - Ему по-прежнему хотелось ворчать.

- Зачем? Ладно, мы переплатили. Но у нас есть телевизор и мы смотрим все программы, что в нём показывают, с тех пор, как купили его. Ну, да, если бы мы подождали, то взяли бы его дешевле, но, что с того? Мы могли его себе позволить, но не увидели бы всего этого.

- Минуточку, - сказал Чарли. - Напомни-ка, кто из нас - еврей?

Она пихнула его под рёбра. Чтобы закрепить, она сказала:

- Слышь, самец, будь ты евреем, я бы об этом знала.

Уши Чарли покраснели. Он не был обрезан. Пэт был, но не только потому, что у него мама - еврейка, но ещё и потому, что в нынешние времена так делали маленьким мальчикам практически всегда, если только ты не уйдёшь в отказ. Говорили, что это гигиенично и лучше для здоровья*. Может и так, но Чарли отлично чувствовал себя таким же, каким его нашли в капусте.

Когда они пришли домой, Пэт смотрел "Тим Крэддок - космический кадет"*. Ему было плевать, что телевизор слишком дорог или что экран слишком маленький. Он вырос с телевизором, и, вероятно, воспринимал его, как должное, чего Чарли никогда не сможет. Для начала, он вряд ли сможет вспомнить времена, когда его не было рядом.

Сейчас настала пора ему кое-чем заняться. Сделал ли он всё, что должен был...

- Ты домашку сделал? - спросил Чарли у Пэта. - Не забывай, завтра понедельник.

- Ну, пап! - сказал Пэт. - После передачи, ладно?

- Ладно... на этот раз, - ответил Чарли после недолгих раздумий. - Но, начиная с этого момента, ты будешь всё делать до того, как начнёшь лентяйничать, ясно? У тебя были целые выходные, чтобы со всем разобраться. Вместо этого, ты бросаешься за дело в последнюю минуту, поэтому у тебя и выходит не так хорошо, как должно.

Разбираясь с этим делом, он чувствовал на себе взгляд Эсфири. Ему всегда с трудом удавалось выдерживать бесстрастный вид, говоря подобные вещи. Будучи журналистом и спичрайтером, он всегда работал в режиме ограниченных сроков. Закончить всё к 7:45 было важнее, чем приукрашивать. Что ж, если правило "делай, как я говорю, а не как я делаю" и не числилось старейшим из родительских правил, то, как минимум, наступало на пятки другому - "Потому что я так сказал, вот, почему!".

Лицо Пэта просветлело. Ему не было дела до нотаций. Ему было дело до Тима Крэддока и марсиан с антеннами, наклеенными на лбу.

- Спасибо, пап! Ты - лучший!

В этом Чарли уверен не был. Он боялся, что стал старой размазнёй. Но эти слова улучшили его настроение.

Когда на следующее утро Чарли входил в Белый Дом, оттуда выходил пухлый доктор. Тадеуш Петружка являлся терапевтом Джо Стила. Чарли не встречал его уже пару лет - несмотря на то, что двигался теперь он медленнее, как в физическом, так и в умственном смыслах, Джо Стил никогда не страдал даже насморком. Поэтому Чарли расслышал удивление и беспокойство в собственном голосе, когда спросил:

- Что с боссом?

- Ничего серьёзного. - Доктор Петружка коснулся поля федоры и пошёл прочь.

Возможно, врач он хороший. Раз он пользует президента, ему стоит быть хорошим врачом. Но как политик он провалился бы. Он совершенно никудышный лжец.

Тогда, вместо того, чтобы направиться к себе в кабинет, Чарли пошёл к Винсу Скрябину. Молотка он спросил о том же, о чём спрашивал доктора.

- Что стряслось с боссом?

Скрябин бросил на него взгляд в стиле "И ты, Брут?".

- Ничего особенного.

Чарли остался на месте, скрестив руки. В кои-то веки Скрябину не удалось его переждать.

- Ну, ладно! - В голосе Молотка слышалось нетерпение. - Посреди ночи он спустился с головной болью. Он принял аспирин, но не помогло. Бетти уговорила его вызвать врача.

- Хорошо, хоть кто-то смог! Что сказал Петружка?

- Что у него головная боль. Что давление пониженное, но он и не юноша. - Скрябин оскалился в чём-то, что никак не походило на улыбку. - Среди нас тут уже никто не юноша.

Поскольку у Чарли на макушке уже появилась залысина и начали седеть виски, он вряд ли смог бы назвать Молотка лжецом.

- Он что-нибудь сделал, помимо измерения давления?

- Дал ему снотворное. И сказал вызвать его снова, если, когда он проснётся, улучшения не будет. - Скрябин вновь оскалился. На этот раз он даже не пытался улыбаться. Кот, имеющий такой вид, был бы на грани того, чтобы укусить. - Никому об этом ни слова. Не нужно было этого вам говорить, но я всё равно говорю.

- Вы же знаете, что я даже когда надуваю пузыри из жвачки, ими не хлопаю, - сказал Чарли. - Разве я рассказал всему миру об уране?

- Если народ начнёт обсуждать здоровье босса, вы улетите на небеса быстрее, чем если бы под вами взорвалась какая шутиха, вроде атомной бомбы.

Скрябин отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Чарли медленно прошёл в свой кабинет. Ему следовало работать над речью насчёт высокой производительности общественных ферм и о том, как все те, кто на них работают, чувствуют себя одной большой счастливой семьёй. Разумеется