необходимое, а спустя всего несколько дней Рангави в одиночку захватил и привел в ставку деспота четырех связанных разбойников, которые несколько недель подряд грабили крестьянские поселения.

С тех пор Рангави начал служить Константину, быстро сделавшись одним из самых доверенных его людей, которому поручали самые трудные задания. Успешно справляясь с ними, Рангави не требовал для себя награды и потому нажил немало врагов среди окружения императора, которые не могли простить ни чужого успеха, ни чужой добродетели.

К счастью для педантичных чиновников и вельмож, Рангави был нечастым гостем императорского дворца. Скорее его можно было найти на одном из трактов, спешащим туда, где проливались слезы и кровь, и где потерявшие всякую надежду люди, взывали о помощи.

Рангави был безжалостен к врагам, а его дерзкие вылазки нередко приводили в трепет целые армии. О нем ходило множество легенд, а некоторые авторитетные люди даже уверяли, что настоящий Рангави давно погиб и что от его имени теперь действует самозванцы.

Сложно подсчитать, сколько головорезов и наемников пытались нажить себе славу и богатство, изловив этого легендарного мстителя, однако лишь очень немногим из них повезло остаться в живых, и то лишь потому, что Рангави был не чужд милосердию.

Неизвестно, догадывались ли турки о том, с кем им предстоит иметь дело (а в последнее время слишком многое из того, что произносилось в стенах Влахернского дворца, становились известно султану), однако очень скоро размеренная жизнь османского лагеря резко переменилась. Внезапно объявившаяся на фракийских холмах группа всадников, то и дело стала нападать на заставы и конные разъезды, не оставляя ни одного свидетеля и никаких следов, которые помогли бы выйти на их след. Все свои вылазки они совершали под покровом ночи, стремительно и бесшумно, словно призраки из потустороннего мира, явившиеся, чтобы вернуть свой кровавый долг. Многие смельчаки пытались разыскать неуловимую банду, однако они либо возвращались ни с чем, либо не возвращались вовсе.

После двух недель террора османские воины стали бояться заступать на ночное дежурство, появились и первые дезертиры, а рабочие перестали покидать пределы лагеря, перевозя необходимые для строительства грузы и материалы лишь при свете солнца и только в сопровождении усиленной охраны. Среди солдат начали ходить поверья, что ночные нападения – дело рук языческих духов, которые мстят за разрушенные храмы и усыпальницы. Говорили, что, будучи порождением зла, эти духи, или шайтаны, боятся дневного света и потому, совершают свои преступления лишь в темное время.

Султану приходилось применять самые крайние меры для того, чтобы восстановить дисциплину, но даже показные казни дезертиров едва ли могли исправить ситуацию. Лишь к концу третьей недели, когда нападения неожиданно прекратились, чаушам и кадиям удалось навести порядок в лагере. Верховный муфтий, дабы окончательно успокоить людей, провел торжественное богослужение, призывая на помощь Аллаха, и провозгласил, что отныне Всевышний не допустит, чтобы его верные сыны гибли от рук языческих демонов. Но даже после этого солдаты еще долго остерегались подходить к древним руинам, рассудив, что куда безопаснее добывать камень из разрушенных христианских церквей и святынь, чей бог, судя по всему, был куда добрее и терпимее своих языческих собратьев.

* * *

Рангави вернулся как раз вовремя: император со дня на день должен был перевести город на осадное положение. Отныне ни один человек не мог ни войти, ни выйти за пределы Константинополя без специального правительственного указа.

Рангави вернулся в город не один – на длинной веревке позади его лошади медленно брели семеро османов. Из-за грязной, оборванной одежды и запекшейся крови, сложно было понять, кем были эти люди, находясь на службе у султана. Вскоре их привели во Влахерны, где они предстали перед императоров.

Константин Палеолог не мог не испытывать жалости при виде несчастных узников, потерявших всякую волю к сопротивлению, но долг велел ему сохранять суровое хладнокровие:

– Видит Бог, я не желал, чтобы между нашими народами существовала вражда, и был бы рад принимать вас в качестве гостей. Но ведь вы явились не как друзья, а как захватчики, хотя мы не давали к этому никакого повода! И вот теперь я спрашиваю: кто заплатит за все беды, что обрушились на наши земли?

– Мы всего лишь исполняли приказ повелителя, – проговорил один из османов на ломаном греческом. – В иных преступлениях нашей вины нет.

– Те крестьяне, которых выгоняли из домов, а затем грабили и убивали тоже были ни в чем не виновны! – вскипел император, угрожающе ударив по рукояти трона.

Турки стояли неподвижно, опустив глаза в блестящий мраморный пол, в котором, как в зеркале, отражались их силуэты.

Константин, видя такую покорность судьбе, смягчился и спросил:

– Что же мне делать с вами?

Тот же самый турок твердо проговорил:

– Или отпусти нас сейчас или убей! В противном случае султан решит, что мы дезертировали и тогда нас ждет еще более страшная участь!

Император задумчиво почесал бороду и произнес:

– Из-за враждебных действий султана Мехмеда наши народы стоят на пороге войны, но я настроен миролюбиво. Завтра вы отправитесь к своему повелителю и передадите ему мое письмо, а кроме того…

Император щелкнул пальцами и один из придворных передал ему шелковый сверток, перевязанный бархатными лентами. Василевс развернул ткань и извлек клинок, рукоять и ножны которого были украшены золотом и драгоценными камнями.

– Этот подарок, – произнес Константин, – символизирует мои добрые намерения. Я не обнажу меча против султана до тех пор, пока он не сделает этого сам. Пусть же Мехмед сам решает: должно ли оружие по-прежнему оставаться в ножнах.

Затем император приказал отвести пленников в баню и хорошо накормить, чтобы с рассветом они могли благополучно покинуть город. Когда турок увели, он подозвал к себе своего друга и советника Николая Склира.

– Отправляйся завтра в лагерь султана. Проследи за тем, чтобы мое послание было доставлено ему лично в руки, – распорядился Константин. – Также я подготовил дары для его визирей, особенно для Халиля. Сейчас он – наша надежда.

Склир был прирожденным дипломатом: аккуратным, тактичным, умеющим подбирать нужные слова, когда это необходимо. Николай, вероятно, давно бы сделал головокружительную карьеру, если бы не его давняя связь с двором афинского герцога, которому он служил в молодые годы а, по мнению ряда недоброжелателей, продолжал служить до сих пор.

Когда Склир и прочие сановники удалились, Император заметил одиноко стоявшего Рангави, с потупленным и задумчивым взором.

– Что случилось? – спросил у него император. – По-твоему, я слишком мягко поступил с этими пленниками?

– Многие мои люди погибли, чтобы привести их сюда. Мы не можем отпустить их просто так.

– Предлагаешь мне уподобиться