кятиб щедро раздавал всем, от кого зависела его судьба.

Что ж, пусть теперь в его кармане не остались ни одного акче и отныне ему доверяют лишь выгребать конский навоз, да отбивать денник. Главное – он все еще жив! И, несмотря ни на что, сохраняет ясный ум и трезвый взгляд на вещи. Карагез отлично понимал – должно пройти время, прежде чем скандал, связанный с его именем, уляжется и тогда султан вновь вернет ему должность, ибо никто, кроме него, так хорошо не разбирается в ведении реестровых книг и учетных документов. Из-за своей надменности и лени многие сановники предпочитают перекладывать эту кропотливую, но чрезвычайно важную работу на своих подчиненных, а Карагез с удовольствием постигал азы управления денежными потоками и имущественными делами, прекрасно сознавая, что тот, кто владеет финансами – обладает наибольшей властью в империи.

Не собираясь мириться с нынешним униженным положением, Карагез уже предвкушал тот день, когда милость султана вновь прольется на него исцеляющим дождем, когда в карманах его нового халата зазвенят золотые дукаты, а его злейшие враги поплатятся за свое коварство – уж на это он не пожалеет сил!

Закончив работу, Карагез вышел на улицу. Соленый пот застилал глаза, а каждое движение отзывалось ноющей болью во всем его, неподготовленном к тяжелому труду теле. Желая немного освежиться и смыть с себя зловонную грязь, он медленно побрел к своей телеге, желая поскорее окунуться в спасительные воды Босфора.

Лагерь уже погрузился в безмятежный сон, который должен был прерваться с первыми лучами солнца под протяжное пение муэдзина, призывающего правоверных к утренней молитве. Тогда и Карагез вновь вернется к своей ненавистной работе, проклиная в душе и ее, и султанского имрахора[99], этого тупоголового невежу, который день и ночь издевался над своим новым подопечным.

После недавной диверсии, устроенной коварными греками, османский лагерь стал напоминать неприступную крепость, все выходы и входы из которой тщательно охранялись. Проверяли и досматривали всех, включая визирей и муфтиев, а для простых рабочих было введено строгое правило, запрещающее покидать лагерь ночью. Карагез теперь относился именно к этой категории и вряд ли мог бы надеяться на снисхождение к себе начальника караула, если бы тот однажды не занял у него крупную сумму денег, по которой уже набежали значительные проценты. В обмен на списание половины долга Карагез легко договорился о том, чтобы на его ночные исчезновения не обращали никакого внимания. Обычно он использовал это время для того, чтобы вывозить лошадиный компост – источник высококачественного удобрения для местных крестьян. Зарабатывая на его продаже неплохие деньги, Карагез стал покидать лагерь так часто, что на него уже никто не обращал внимания. Вот и на этот раз все прошло гладко. Огромная груженная навозом и опилками телега беспрепятственно пересекла границу лагеря, когда на одной из застав его остановил сонный янычар:

– Кто это там идет? – протирая глаза, пробормотал стражник. – А, это ты, Карагез. Что везешь в телеге?

– Навоз из султанских конюшен, что же еще? – недовольно пробурчал Карагез. – Могу и тебе отсыпать, если желаешь.

– Мне приказано досматривать все, что покидает пределы лагеря! – объяснил воин, искоса поглядывая на телегу.

– Досматривай! – развел руками Карагез. – Если тебе, конечно, охота копаться в лошадином дерьме.

Янычар скорчил гримасу, еще раз бросил взгляд на содержимое телеги и, махнув рукой, сказал:

– Шайтан с тобой! Проезжай!

Оказавшись за пределами лагеря, Карагез сразу свернул на крутую, каменистую дорогу, которая сбегала с холма прямо к берегу. Легкий ветерок доносил приятный запах соли и водорослей, который Карагез жадно вдыхал, предвкушая долгожданное очищение. Пусть завтра он вновь будет ковыряться в грязи, страдая от надоедливых вшей и мух, но зато эту ночь он проведет как султан и никто ему не помешает.

Вдруг до его уха донесся стук приближающихся копыт. От страха Карагез мгновенно позабыл обо всем на свете и, повинуясь инстинкту, немедленно укрылся в ближайших зарослях.

Затаившись в своем укрытии, Карагез стал прислушиваться. Всадники приближались – железные подковы их лошадей все громче отбивали дробь на мощеной камнем дороге.

«Вероятно, отряд дозорных сипахов», – подумал Карагез, рассудив, что лучше не покидать укрытия. Спустя минуту мимо него пролетели четверо верховых, облаченных в турецкую форму. Но ехать дальше они почему-то не стали – остановились рядом с тем местом, где спрятался Карагез. Перепуганный еще больше, он перестал дышать, боясь каким-либо образом выдать себя. Лишь спустя некоторое время он начал осознавать, что совсем не понимает оживленную речь этих всадников. Карагез быстро смекнул, что разговор ведется на греческом, но что эти ромеи забыли здесь в столь поздний час и почему надели на османскую форму?

Разгадка казалась столь очевидной, что Карагез обругал себя за то, что не сообразил сразу. Ведь кому как не ему, знать этих «ряженых», из-за которых он претерпел столько несчастий! Более того – он узнал голос их вожака, того самого, который обманом завел его в пороховое хранилище. А сейчас он слышал и видел своего обидчика, но не знал, что следует предпринять, ведь не оставалось никаких сомнений – на этот раз греки его не пощадят.

Тем временем воины спешились и, взяв коней под уздцы, двинулись в сторону турецкого лагеря, постепенно скрываясь из виду. Выждав некоторое время, Карагез выбрался из укрытия и, оглядевшись по сторонам, бросился бежать сквозь лесную чащу, надеясь успеть раньше лазутчиков.

– Вот вы и попались! – веселился Карагез. – На этот раз ваши ухищрения не помогут – вы попадете прямо в руки султана! И тогда повелитель с великой щедростью возместит мне все, что я потерял по вашей вине!

Карагез уже видел искаженные от злости лица своих недругов, когда страшная боль обожгла затылок, а мир вокруг озарился мириадами ярких звезд…

* * *

Стояла глубокая ночь, когда Рангави и его спутники подобрались вплотную к османскому лагерю. С первого взгляда было понятно, что султан усилил безопасность своей ставки. Теперь, укрепленный земляным валом, рвом и бдительной охраной, лагерь казался практически неприступным. Была и еще одна проблема – греки и понятия не имели, где сейчас находится Урбан.

Решили действовать на удачу и даже поделили между собой роли, когда позади раздался сухой треск веток и шелест листвы. Антемий тут же снял со спины лук, Мануил приготовил веревку, а Порфилий выхватил метательные ножи – все ждали только сигнала своего командира, но Рангави лишь неподвижно вглядывался во тьму, а затем спокойно произнес:

– Опустите оружие. Это друг.

Из-за деревьев выступил Андрей, волоча за собой связанного человека в перепачканном грязью халате и