коридором, который выглядел – почти – как в современном и ухоженном спортивном центре на одном из множества кампусов, где спорт – это большое дело. Лилимар превратился в развалины – да и весь Эмпис, чёрт возьми, – но коридор выглядел отлично. Может даже, великолепно. Без сомнения.

Мы начали проходить мимо дверей, на каждой из которых висел газовый фонарь. На первый трёх дверях было написано «РАЗДЕВАЛКИ». На следующей – «СНАРЯЖЕНИЕ». На пятой – «ЧИНОВНИКИ». Когда я проходил мимо неё (всё ещё тащась в хвосте), я глянул на табличку краем глаза, и «ЧИНОВНИКИ» превратились в переплетение рунических символов, как на водительском удостоверении Полли, когда Келли показал его мне. Я повернул голову назад и снова увидел читаемый набор букв, и тут мне на плечо опустилась гибкая палка. Не сильно, но достаточно, чтобы привлечь моё внимание.

– Шагай, малыш.

Впереди коридор заканчивался пятном яркого света. Я прошёл за остальными на игровое поле… но, что за поле это было. Я озирался по сторонам, как деревенщина из Уллума, которым притворялся. Мне пришлось пережить много потрясений с тех пор, как преодолел туннель между моим миром и Эмписом, но никогда до этого момента меня не посещала мысль, что я, должно быть, сплю.

Огромные газовые фонари на плоских держателях, которые я видел снаружи, обрамляли чашу стадиона, которым могла бы гордиться бейсбольная команда «Трипл-Эй». Они били в небо яркими потоками бело-голубого света, которые отражались обратно от вездесущих облаков.

Небо. Мы были снаружи.

И не только это; хотя стояла ночь, для нас день только начинался. В этом имелся свой смысл, если наши похитители-скелеты не могли существовать при дневном свете, но всё равно было странно осознавать, что мой обычный график сна и бодрствования перевёрнут с ног на голову.

Мы пересекли грунтовую дорогу и ступили на зелёную траву поверх дёрна. Я был на многих игровых полях – бейсбольных и футбольных – похожих на это, но никогда не видел настолько идеально круглого. Что за игра здесь проходила? Невозможно сказать наверняка, но, должно быть, чрезвычайно популярная, потому что дорожки «вертушки», ведущие внутрь, и ряды сидений, окружающие поле и поднимающиеся по краям стадиона, говорили о том, что она привлекала тысячи эмписийцев.

Впереди я увидел три зелёных шпиля, вздымающиеся в облака. Справа и слева от меня находились каменные башенки. На некоторых парапетах между башенками стояли ночные стражи в своих голубых саванах, глядя на нас. До этого я видел только верхний край стадиона по пути к солнечным часам, потому что они были в низине в задней части дворцовой территории.

Где-то – вероятно, в основании этих трёх зелёных стеклянных шпилей – находился тронный зал и королевские покои. Как и магазины вдоль широкой Галлиенской дороги, то были места только для больших шишек. Но это место, что немаловажно, предназначалось для простых людей, и я почти видел, как они спешат по этим цветным дорожкам «вертушки» в дни игры, прибывая из Приморья и Деска, и, может быть, даже из Уллума и Зелёных Островов, неся корзины с едой и распевая песни своей команды или скандируя их названия…

Гибкая палка опустилась на мою руку, в этот раз сильнее. Я обернулся и увидел ухмыляющийся череп под хмурой полупрозрачной оболочкой лица.

– Хватит таращиться по сторонам, как последний болван! Пора побегать, малыш! Пора размять свои ноги!

Йота повёл нашу банду на кольцевую дорожку, огибающую безумно зелёное поле. Остальные последовали за ним по двое и по трое. Хэйми шёл последним. В этом нет ничего удивительного. Над тем, что по моему предположению было передней частью поля, возвышалось что-то вроде ложи, похожей на большую гостиную под открытым небом; для полноты картины не хватало только пышной люстры. Мягкие кресла стояли по бокам от почётного места. Не такого большого, как трон Ханы, сидя на котором она охраняла задний вход во дворец (когда не ела и не спала), но сиденье было очень широким, а подлокотники наклонены наружу, будто тот, кто получил привилегию сидеть там, был накачан стероидами с головы до пят. Место пока пустовало, но с полдюжины человек сидели в мягких креслах по обе стороны от него, наблюдая, как мы бежим мимо них. Это были цельные люди, богато одетые – то есть, не в лохмотья, которые служили одеждой большинству из нас. Среди них была женщина с бледным накрашенным лицом, в длинном платье с гофрированным воротником. Её пальцы и заколки для волос сверкали драгоценными камнями. Все в этой ложе пили из высоких бокалов что-то похожее на пиво или эль. Один из мужчин заметил мой взгляд и поднял бокал за меня, как бы в тосте. На лицах всех было выражение, которое я бы назвал смесью скуки, слегка приправленной умеренным интересом. В один миг я возненавидел их, как только может возненавидеть узник, постоянно охаживаемый гибкой палкой, кучку хорошо одетых бездельников, которые просто сидят на своих жопах и убивают время.

«Это место было построено не для таких придурков, как эти, – подумал я. – Без понятия, откуда мне это знать, но я был в этом уверен».

По мне опять прошлась гибкая палка, в этот раз прямо по заду в грязных штанах. Меня словно обожгло огнём.

– Разве ты не знаешь, что невежливо пялится на высоких особ?

Я также начинал ненавидеть эти жужжащие голоса. Я будто слышал не одного Дарта Вейдера, а целый взвод. Ускорив шаг, я обогнал Стукса. Он показал мне эмписийский фак. Я сделал то же самое в ответ.

Я пробился сквозь толпу моих коллег по Глубокой Малин, получив дружеский тычок от Тома и сильный и не такой дружеский от слегка кривоногого громилы по имени Эммит.

– Смотри, куда прёшь, улли, – сказал он. – Никакие боги не защитят тебя здесь. Всё осталось позади.

Я оставил его позади, и с большой радостью. Жизнь была достаточно паршивой и без злобных сокамерников, которые делали её ещё хуже.

В центре поля находились снаряды, которые я узнал по различным атлетическим тренировкам, начиная от футбола и до хоккея. Там тянулась двойная линия чего-то похожего на деревянные железнодорожные шпалы. Лежали большие матерчатые мешки, наполненные какими-то шарообразными предметами, которые могли быть только мячами. Стоял ряд столбов, обёрнутых мешковиной. На каждом прикреплена пластина с грубо нарисованным хмурым лицом. Без сомнения, это были тренировочные эмписийские «болваны». С Т-образной перекладины свисали верёвки с кольцами, и стояли высокие козлы с широкой доской, с пуком сена с одной стороны.