– Но я же не ездил на гастроли в пазике! – сказал он таким тоном, как будто я была в этом виновата.

Вокруг нас в вальсе кружились Сашка с Маринкой, Анька с Сережей, Эдуард с Татьяной. Даже Виталик уверенно вел к трибунам свою Ленку, пока она не влетела в одну из них боком, а мы так и стояли в круге света от прожектора и не двигались.

– Кстати, – некстати вспомнил Леха, – никто не против, если Галя с Модей станцует? У старперш никогда не бывает пары, и я подумал, что будет неплохо, если ее составит младший физрук.

Леха так разволновался, что его обычно уверенная, пусть и картавая речь свалилась в какой-то лепет.

– Как зовут Марадону? – спросил у меня Женька, когда мы, наступая друг другу на ноги, вышли из позорного круга света.

– Диего. Давай, веди меня на раз-два-три!

– То есть Марадону зовут Модест Подоприворота, – не двигаясь с места, серьезно сказал Женька и вдруг в припадке истерического смеха согнулся пополам.

Он визжал как поросенок, и чтобы не испортить этот романтичный танец вожатых всем остальным, я затащила Женьку за трибуну и присела с ним рядом на корточки. Он был похож на перебравшего в баре: такой же беспомощный и такой же счастливый.

– А отчество, интересно, какое? – визжал Женька, стоя на четвереньках. – Лейбович? Ты можешь себе приставить, как это вообще могло получиться? Садись сюда – расскажу!

Женькина история получилась детективная и, несмотря на то что половину слов он прохрюкал, драматичная. Сидеть на корточках было неудобно, за шиворот капало с березы, но к середине рассказа я сама начала хрюкать от смеха. И как ни кашлял над нами Леха, опираясь могучей рукой о трибуну, выползти из-за нее до конца вальса мы так и не смогли.

Итак, двадцать лет назад простая украинская женщина из Житомира (назовем ее Снежана) получила на сдачу в местном универсаме лотерейный билет «Спортлото» и неожиданно выиграла крупную сумму денег. Эти деньги она решила потратить на исполнение своей давней мечты – поездку в санаторий «Куяльник» в Одессе, чтобы с помощью целебной силы местных грязей вылечиться от бесплодия и подарить своему супругу долгожданного наследника.

Надежда на чудо была слабой, но эффект Снежана почувствовала уже после первой процедуры и, будучи не в силах сопротивляться внезапно проснувшемуся зову чресл, бросилась в объятия незнакомого еврея прямо в мужской душевой, куда она зашла по ошибке, чтобы смыть со своего тоскующего тела остатки целебной грязи. Этот еврей, собственно, и наградил ее наследником, после чего вручил несколько фотооткрыток с видами Куяльника и на следующий день съехал.

То, что она на сносях, выяснилось уже в Житомире, но одновременно с этим выяснилось и то, что бесплодием страдала не Снежана, а ее супруг, что несколько омрачило их радость от предстоящего волнительного события. Однако Петро Подоприворота был человеком достойным и решил, что и в такой ситуации не бросит беременную жену вместе с записанными на нее двумя однушками в центре Житомира и даже даст ребенку свою звучную фамилию. Но вопрос с отчеством оставил открытым.

Закрыла его сама будущая мама Марадоны, дав сыну отчество по имени его биологического отца, которое тот написал ей на одной из подаренных фотооткрыток. А чтобы еще больше уколоть своего жадного до отчества супруга, она назвала сына именем ненавистного им композитора Мусоргского, на концерте ко дню рождения которого они имели несчастье познакомиться.

– Я вообще-то Андреевич, – сказал потом Марадона, но для нас с Женькой он навсегда остался Модестом Лейбовичем Подоприворота.

Отпуская всех по корпусам, Леха выглядел расстроенным. Морщины резали лоб, из стороны в сторону на кудрявой нитке болтался помпон. Однако когда он увидел, как мы в обнимку с визжащим Женькой упали в мокрые лопухи, улыбнулся. Снял мокрую шапку и подставил лицо под холодные капли. Часто бывает, что запоминается совсем не то, что нужно. Как с жертвами общественного темперамента у Салтыкова-Щедрина. И все же запоминается на всю жизнь.

Через двадцать минут визга в вожатской Анька с Сережей выгнали нас в чилаут, потому что, даже если закрывать Женьке лицо подушкой, ор стоял сумасшедший. С собой они нам дали чайник, две чашки и пакетик с сухими ромашками, чтобы мы успокоились.

В чилауте Женька разлил воду из чайника на единственную постель, а я рассыпала ромашки. Обессиленные, мы опустились на пол, Женька прижался горячим лбом к металлической спинке кровати.

– Я тебя таким и запомню, – сказала я Женьке и поняла, что мне наконец-то не смешно. – Вот таким, какой ты сейчас: в этом свитере, лохматым, с белым следом от металлической спинки на лбу.

– У тебя опять красный нос, – тоже уже не смеясь, сказал Женька. – Не надо. Я тебе говорил, что если бы я поехал, то только с тобой?

– Говорил, но мне от этого ни жарко ни холодно. Хотя нет, все-таки холодно.

* * *

– Проходите сюда, – сказала Глина Глинична, открывая дверь в Гриб, – где-то у меня здесь была еще одна табуретка, а то, знаете ли, только детские стульчики… Ой, я нашла свои вторые очки! Наливайте чай.

Пилюлькин прошелся по выстуженной комнате. Пахло глиной и красками. На полочке над маленьким окном стояли разноцветные глиняные чашки. Выбрав одну из них, лагерный врач наклонился к узкому подоконнику.

– Ой, только сетку там не трогайте! – попросила Глина Глинична, выныривая из-под стола с табуреткой. – Я специально ее прибила. Сюда все время жук залетает. Усач дутый. Противный до жути.

– Ну почему сразу дутый? – обиделся Пилюлькин. – Может, это просто обычный жук-усач?

– Аркадий Семенович… – Глина Глинична поставила табуретку возле своего стола и положила сверху вязаную подушечку. – Что я, по-вашему, дутого усача от недутого не отличу? Поправьте там уголок.

Пилюлькин пошевелил угол сетки и сел на предложенную табуретку.

– Подумать только, – сказал он, наливая себе чай из термоса с белыми павлинами, – такая прекрасная женщина вынуждена жить в такой антисанитарии. Посмотрите на свои руки. Как можно? Вам решительно противопоказаны все эти головастики в стаканах и бутерброды из просроченных продуктов на ночь.

– Ах, Аркадий Семенович… – Глина Глинична посмотрела на свои руки, но ничего примечательного в них не нашла. – Вы думаете, что если здесь все останется как есть, то мне не стоит приезжать на вторую смену? Но я приезжаю сюда вот уже пятнадцать лет.

– Я о многом думаю, Галина Ильинична, но это не имеет никакого значения. Ведь, что бы я вам ни сказал, вы все равно приедете. Я погадал: вы непременно будете здесь