никогда! С сербами надо разделаться, и притом быстро». Опубликованные документы показывают, что в те решающие недели 1914 г. кайзером, генералитетом, правительством и дипломатами владела одна мысль: для Германии наступил исключительно подходящий момент для начала войны. Поэтому Берлин заверил Вену в своей полной и безоговорочной поддержке ее выступления против Сербии.

Окончательное решение о начале войны было принято 5 и 6 июля 1914 г. в Потсдаме, где кайзер и канцлер Бетман-Гольвег, встретившиеся с австро-венгерскими представителями, подтвердили свое заявление о решительной поддержке Вены, даже если война против Сербии повлечет за собой вооруженное столкновение Германии с Россией. Впрочем, Вильгельм считал, что Россия к войне пока не готова и, возможно, останется в стороне. В те дни в Потсдаме проходили почти непрерывные совещания о мерах в случае войны. Военный министр Эрих фон Фалькенхайн заверил, что армия готова к войне как никогда. Новый мобилизационный план и план стратегического развертывания вступили в силу еще 1 апреля, а в военном министерстве даже лежал заранее подписанный кайзером приказ о мобилизации.

Россия первоначально стремилась к тому, чтобы по возможности избежать конфликта, поскольку действительно не была готова к войне. Ее программа вооружений должна была завершиться только к 1917 г. Лишь во время визита французского президента Раймона Пуанкаре в Петербург 20 июля было решено, что в случае войны Россия выступит на стороне Сербии и получит полную поддержку Парижа. Во всех этих событиях решающее значение имела позиция Англии. Если бы она ясно определила свои намерения, Германия была бы осторожнее. Но британское правительство дистанцировалось от вспыхнувшего конфликта и заняло очень туманную и уклончивую позицию, что привело Вильгельма к убеждению, что Англия не ввяжется в войну.

23 июля Австрия предъявила сербскому правительству ультиматум, составленный в нарочито оскорбительных тонах. Принятие австрийских требований означало бы фактический отказ Сербии от политической самостоятельности. Однако сербские дипломаты, по настоянию Петербурга, где все же опасались войны, сумели дать удовлетворительный ответ на все требования, кроме допущения австрийской полиции к расследованиям на территории Сербии антиавстрийской деятельности. Даже Вильгельм посчитал, что повода для войны больше не существует. В Вене полагали иначе, и 25 июля австрийский посол выехал из Белграда, заявив о разрыве дипломатических отношений. Это было началом прямого конфликта.

28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну, а на следующий день через Дунай началась бомбардировка Белграда. Россия, которая не желала терять своего влияния на Балканах, объявила частичную мобилизацию. В Берлине все еще надеялись на нейтралитет Англии. Но уже 29 июля английский министр иностранных дел Эдуард Грей заявил немецкому послу, что если в конфликт будут втянуты Германия и Франция, Англия выступит на стороне Парижа. До этого момента германская дипломатия энергично провоцировала войну, но теперь она попыталась уговорить австрийцев пойти на компромисс. Однако такой шаг Бетман-Гольвега был просто пресечен военными. Начальник генерального штаба Мольтке твердо заявил о необходимости начать скорейшие военные действия, пока у Германии сохраняется преимущество. В самой империи уже более недели осуществлялась скрытая мобилизация. При этом надо иметь в виду, что Германия находилась на такой стадии высокотехнического развития, когда сформировавшиеся военно-технические структуры — транспортная система, связь, аппарат мобилизации, развертывания и снабжения армии и т. д. — в случае приведения их в действие остановить было уже почти невозможно. Они начинали развиваться по своей собственной логике и выходили из-под человеческого контроля.

29 июля Германия заявила, что если Петербург не отменит мобилизацию, то ее объявит и кайзеровская империя. Царь уже был готов отступить, но теперь свое слово сказали и русские генералы. 30 июля Россия объявила всеобщую мобилизацию, а Германия предъявила ей ультиматум с требованием прекратить военные приготовления. Получив отказ, Германия 1 августа объявила России войну. При этом кайзер Вилли и царь Никки буквально бомбардировали друг друга телеграммами с просьбами не начинать войну.

Хотя Франция не предпринимала никаких активных действий и даже отвела от границы свои войска, Германия 3 августа объявила войну и ей. В этот же день передовые части немецкой армии вторглись в нейтральные Бельгию и Люксембург. В ответ Англия заявила протест и потребовала вывести все вошедшие войска. После отказа Германии сделать это 4 августа Британия объявила ей войну. Поскольку в состоянии войны оказалась и вся Британская империя, это означало, что война приняла мировой характер.

Германия в начале войны

В жаркие августовские дни 1914 г. Германию охватил невиданный патриотический подъем. Впрочем, такие же страсти бушевали в Лондоне и Париже, Вене и Петербурге. Если еще в июле в Берлине, Кёльне, Гамбурге, Мангейме и других индустриальных центрах Германии проходили многотысячные антивоенные демонстрации, то с момента начала войны она предстала в глазах почти всего населения как война национальная и оборонительная, как война за само существование государства и нации. Сказались плоды многолетней националистической пропаганды. Выступая в рейхстаге 4 августа, Вильгельм II заявил: «Я не знаю больше никаких партий, я знаю только немцев». Этими словами кайзер провозгласил политику согласия и установление «гражданского мира».

Первыми среди левых сил этот призыв поддержали лидеры профсоюзов, постановившие прекратить все трудовые конфликты и отказаться от стачек и забастовок. 4 августа социал-демократическая фракция рейхстага единогласно (хотя на предварительном обсуждении фракции Карл Либкнехт решительно возражал) проголосовала за выделение военных кредитов и призвала рабочих отдать все силы укреплению обороны родины. Установлением «гражданского мира» правительство Бетман-Гольвега стремилось упрочить тыл и добиться необходимого единства всех слоев немецкого общества. Тем не менее в кон. 1914 — нач. 1915 г. в Германии произошло более 160 стачек.

В правящих кругах также не было полного единства. Их не устраивала осторожность Бетман-Гольвега. Неуверенность канцлера в успешном исходе войны заставляла его воздерживаться от откровенно экспансионистских и агрессивных выступлений, которых ждали от него аннексионисты и пангерманцы. Канцлер возражал также и против применения особенно жестоких методов и средств ведения войны, опасаясь, что это увеличит число противников Германии и настроит против нее мировое общественное мнение. Негодование реакционных сил вызывала, кроме того, подчеркнутая предупредительность канцлера по отношению к лидерам социал-демократии, в которых он — с полным основанием — видел лучших проводников правительственного влияния на рабочий класс.

После того как выяснилось, что война приобретает затяжной характер, основной задачей стал перевод всей экономики на военные рельсы. Рассчитывая, по плану Шлифена, на молниеносный разгром сперва Франции, а затем России, немецкое правительство не позаботилось о создании в стране крупных запасов стратегического дефицитного сырья и товаров, не разработало подробных планов мобилизации промышленности и распределения рабочей силы. Все это пришлось делать уже в условиях военных действий.

С другой стороны, сама структура экономики Германии