— Я давно хотел поговорить с тобой, Катон,[44]— тихо сказал консул, — давай войдем в курию.

Сенатор кивнул головой, пропуская вперед консула. Окружавшиеих люди из уважения к высшему должностному лицу Рима остались стоять внизу, усамой лестницы, молча наблюдая, как Цицерон и Катон медленно поднимаютсяобратно в сенат. Ликторы с фасциями, обязанные также идти впереди консула,остались внизу.

В помещении было прохладно, несмотря на полуденный зной.Цицерон и Катон пересекли зал, проходя на теневую сторону, где почти никого небыло.

— У тебя есть известия из армии Помпея? — спросилЦицерон, удобно устраиваясь на одной из сенатских скамей.

Катон сел рядом.

— Я слышал, что Помпей в Дамаске.

— Знаю, но он собирается вернуться.

— Со своей армией? — живо переспросил Катон.

— Конечно. И многие сенаторы уже сейчас стараютсязаслужить милость великого полководца. Им кажется, что он должен заменитьСуллу, — осторожно заметил Цицерон.

Глаза молодого сенатора вспыхнули.

— Да не допустят этого великие боги, покровителиримлян, — нервно произнес Катон, хрустнув костяшками пальцев, сжатых вкулак, — и хотя в последнее время мы стали слишком безнравственными,готовы покоряться любому диктатору, я не очень верю в это.

— Почему? — искренне удивился консул.

— Помпей всегда придерживался наших законов, ему чуждынасилие и противозаконные акты.

— Ты считаешь, что он распустит свою армию повозвращении в Рим и как примерный гражданин будет ждать решения сената зачертой помария? — улыбнулся Цицерон.

— Да, — твердо сказал Катон и повторил: — Я верюПомпею. Верю гражданской добродетели нашего полководца и его легатов.

— Это очень хорошо, что настолько доверяешьПомпею, — немного недовольно сказал консул, — но твоя ошибка не вэтом. Ты все время забываешь, что живешь не в идеальном государстве Платона, асреди подонков Ромула.

Катон вспыхнул, едва сдерживаясь.

— Тем хуже для всех нас, — резко сказал он.

Марк Порций Катон был представителем великого рода Порциев.Вся его внешность обнаруживала сильную волю, ум, необычайную силу духа. Глубокопосаженные глаза сверкали пламенным огнем, широкий лоб, несмотря на молодость,прорезали глубокие морщины, у подбородка тянулись упрямые складки. Уже в самоммолодом возрасте этот человек проявил стойкую ненависть к тирании, ставревностным поборником прав и свобод римских граждан, римской морали и традиций.Непримиримый республиканец, он давно сблизился с оптиматами, видя в сенатскойолигархии единственную опору против тирании, искренне считая сенаторов оплотомзаконного римского права. Цицерон, в свою очередь, видел, что сенатскаяолигархия признает в этом молодом человеке одного из своих вождей, и старалсявсячески угодить ему.

Неловкую паузу нарушил сам консул:

— А что ты думаешь о Крассе?

— Этот действительно готов задушить весь город, лишь быполучить при этом больше денег. Но надо отдать ему должное. В тяжелой войне сгладиаторами Спартака он проявил себя с самой блестящей стороны. Но меня небеспокоят устремления Красса или армия Помпея. Только один человек волнует моевоображение, и это — Гай Юлий Цезарь, сумевший в столь короткое время обрести вРиме такую большую популярность.

— Цезарь, — удивился Цицерон, — я думал, тыскажешь Катилина или хотя бы Клодий. Этот Гай Юлий делает столько долгов, чтооб этом говорит весь город. И умудряется не платить почти никому. В одинпрекрасный день мне придется его защищать, хотя он сам может сделать это нехуже меня. Во всяком случае, для собственной защиты я не желал бы лучшегоадвоката. Ты ведь знаешь, мы с Цезарем учились в школе Аполлония Молона, главыродосской школы красноречия, хотя и в разное время. Недавно мой наставникнаписал мне, что лучшими своими учениками считает меня и Цезаря. Я не вижуникого в Риме, кто мог бы сравниться с Цезарем в безупречности стиля ипревзойти его в логическом мышлении. Но, — продолжал консул, — Цезарьнеопасен. Правда, его любят плебеи, а популяры даже считают своим вождем, но унего нет ни легионов Помпея, ни денег Красса. А у кого нет реальной силы, тотне очень опасен.

— Цезарь уже стал верховным понтификом Рима, —напомнил Катон, — а теперь он уже выдвинул свою кандидатуру в преторы. Инаверняка будет избран. Ему осталась последняя ступенька к власти — бытьизбранным консулом. И тогда он получит право набрать легионы. Что произойдет вэтом случае? Я не верю этому марианцу. Уж слишком быстро он находит общий языксо всеми. Даже с Помпеем и Крассом. А ведь и они тоже видели в нем поначалупреемника Мария.

— Но Цезарь не призывает к отмене долгов, к незаконнымдействиям. А Катилина смущает сегодня умы и души наших молодых людей, вызываетсвоими речами насилие на наших улицах, за ним стоят разорившиеся патриции,погрязшие в долгах плебеи, — горячо возразил Цицерон.

— А кто стоит за спиной Катилины? Кому выгодныбесчинства Клодия и его друзей? Кто пытается всех примирить и успокоить,оставаясь в стороне от политической борьбы, играя роль верховного судьи? —мрачно спросил Катон. — Это все он — Цезарь. Я не могу верить этомучеловеку, — снова подчеркнул сенатор. — Да, Катилина погряз в долгах,а у Цезаря их еще больше. Но за Катилиной идет всего лишь кучка безумцев, а заЦезарем почти половина всех римлян. С одной стороны, Юлий как будто защищаетинтересы бедняков, плебеев, сельских жителей, а сам живет на широкую ногу,делает огромные долги. А его разврат? Ты, Цицерон, и твои люди кричите накаждом углу о развратнике Катилине, вступившем в связь со жрицей Весты,[45] давшей обет целомудрия. С одной жрицей, которая, кстати, быласестрой твоей жены. С одной, — громко повторил Катон, — а Цезарьсовращает всю коллегию весталок, которые танцуют у него дома нагишом. Особенносейчас, когда он верховный жрец. И такой человек избран нашим верховнымпонтификом.

После Тиберия Корункания, нашего первого верховногопонтифика, известного на весь город своей особой набожностью, избран человек,открыто насмехающийся над богами. А Публий Сцевола, наш консул и верховныйжрец, — какие имена в прошлом. И вот теперь верховным понтификом сталЦезарь. Воистину великие боги спят, если не видят подобного кощунства. Катилинавстречается с Аврелией Орестиллой, у которой, кстати, нет мужа, и ты сновакричишь о неслыханном разврате. А число совращенных Цезарем знатных женщинпросто не поддается исчислению. И ты молчишь. Меня поражает, как Марк Красс иГней Помпей могут разговаривать с этим человеком, могут вообще переносить егоприсутствие здесь. Весь город говорит о связях Цезаря с женой Красса —Тертуллой, с женой Авла Габиния — Лоллией, с женой Сервия — Постумией. Помпейиз-за него собирается разводиться со своей женой — Муцией. Может быть, хватитперечислять, иначе я займу твое внимание слишком долго. И такой человек —верховный жрец Рима, — почти закричал Катон, — призванный оберегатьнашу нравственность! А Марк Лициний Красс, цензор, призванный оберегать нашинравы и отстаивать наши идеалы, предлагает выдвинуть кандидатуру Цезаря впреторы и поддерживает на выборах совратителя своей жены. Стоит толькоудивляться человеческой породе. Ты не знаешь Цезаря, Цицерон. Прав был Катул,сказавший, что Цезарь покушается на устои государства не путем подкупа, какКатилина, а осадными машинами, расчищая себе дорогу к власти. Примеры Мария иСуллы стали заразительными для многих.