Разбивались бочки, привезенные из Тускулы. Повсюду теклиреки дешевого рейтского вина, привезенного, как клятвенно утверждали торговцы,из самой Галлии, хотя злые языки утверждали, что его готовят здесь, в Риме. Поримским дорогам шли повозки, запряженные быками, с новыми запасамипродовольствия и вина для горожан.

Население города предавалось разгулу и радости. У всех наустах было имя доблестного Помпея, сумевшего, наконец, разгромить армииМитридата и присоединить к римским владениям Сирию и Иудею, раздвинув границыневедомых пределов Азии. Войско Помпея не просто сокрушило Митридата, почтитридцать лет угрожавшего могуществу Рима в Азии, но и совершило поход противкавказских племен — албанов, иберов, мидийцев, сумело разгромить и подчинитьсебе царя Великой Армении — Тиграна, признавшего владычество Рима, иутвердиться в песках Сирии. Новые потоки золота и рабов хлынули в город.

В описываемый нами период Рим был переполнен жаждущими«хлеба и зрелищ» разорившимися гражданами, единственным имуществом которых былоих римское гражданство.

Рим еще не достиг того небывалого расцвета, которыйпроизойдет через пятьдесят-шестьдесят лет, в эпоху Августа, но строительствомногочисленных портиков, базилик, терм, храмов уже тогда придавало неповторимыйколорит строгой планировке «Вечного города».

Город был расположен на семи холмах. И хотя наиболеевеличественные сооружения, отличавшиеся красотой отделки и необычайностьюрешений, заимствованных у покоренных народов Востока, появятся несколькопозднее, и в этот период город поражал своим величием и красотой. Планировкагорода, его характерные прямые улицы со строгим римским стилем, в которыйтолько начал проникать эллинский дух, напоминали идеально построенный военныйлагерь, где все было подчинено гармонии, симметрии и целесообразности.

Насчитывающий около миллиона жителей, Рим был не простостолицей римского государства, а крупным центром экономической и культурнойжизни всего Средиземноморья, а теперь благодаря своим легионам он постепенностановился и признанным политическим центром огромного государства.

Сама курия Гостилия, где проходили заседания сената, былапостроена за много лет до этого времени, и в ней наглядно проявились черты,присущие первым римским архитекторам. Она была не просто строго спланирована,но в ней преобладали моменты рациональности, особенности строгого римскогостиля. Мощные колонны, выполненные из белого этрусского мрамора, тянулись вверхк галерее, на которую в исключительных случаях пускали толпы любопытных,стекавшихся сюда со всего Рима. В остальное время на галерее размещалисьсовершеннолетние сыновья сенаторов, имеющие право присутствовать на всехзаседаниях.

Зал был полукруглый. В три ряда тянулись скамейки сенаторов,украшенные шерстяными и шелковыми тканями и мягкими подушками, дабы этимпредставительным мужам было удобнее возлежать на этих сиденьях. В центре заластояли два больших, искусно отделанных кресла для консулов. Напротив стоялидругие кресла, простые и строгие, предназначенные для народных трибунов.

Сейчас этот зал, бывший свидетелем стольких гневныхвыступлений и пламенных речей, в стенах которого раздавались голоса братьевГракхов[38] и Сципиона,[39] Суллы и Мария, былпочти пуст. Сенаторы, разбившись на группы, обсуждали последнюю речь консула.Консул Цицерон назначил экстренное заседание на завтра, объявив, что выступит сречью.

Перед портиком, стоящим у входа в курию, собралась небольшаягруппа людей, среди которых был и консул этого года, высшее должностное лицореспублики — Марк Туллий Цицерон. Ему шел сорок четвертый год, он находился взените своей славы. Великолепное ораторское мастерство, частые выступления всенате и римских судах принесли ему известность далеко за пределами города.

Он был одет в тогу с большой пурпурной каймой, как иподобает должностному лицу его ранга. Высокого роста, исполненный сознаниявеличия своей должности, он подчеркивал каждое произнесенное слово своиминарочито рассчитанными актерскими движениями тела и рук. Большие глаза смотрелииз-под густых бровей. Огромный лоб свидетельствовал о широте познаний и ума егообладателя. Крупный римский нос заканчивался двумя жесткими складками, асильный подбородок уже начинал двоиться, приобретая все большую округлость.

Еще совсем молодым человеком Цицерон выступил противВерреса, наместника Сицилии, известного своими разнузданными грабежами ипритеснениями жителей провинции. Молодой юрист не просто участвовал в процессе;он продемонстрировал всему Риму свое блестящее владение словом, своиизумительные способности выдающегося юриста. Всего за пятьдесят дней он объехалвесь остров Сицилию, находя и опрашивая нужных свидетелей, подготавливаянеобходимый материал. Верреса защищал один из лучших адвокатов Рима — КвинтГортензий, но и он не сумел помочь своему подзащитному. Выступления Цицерона скаждым днем процесса лишь усугубляли вину Верреса, и на девятый день ораторнанес главный удар. Он представил суду свидетелей, подтвердивших, что Верресраспял, без суда и следствия, римского гражданина на кресте, как подлого раба.И не просто распял, а поставил крест на берегу пролива, дабы осужденный виделИталию, к отеческим правам и законам которой он все время взывал.

Когда Цицерон произнес слова Верреса, сказанные им при этомнеслыханном акте произвола, зал взорвался криками проклятий. Наместник Сицилиисказал ставшую для него роковой следующую фразу: «Нужно, чтобы осужденный виделродную землю, чтобы он умер, имея перед глазами столь желанную для него свободуи законность». Лишь вмешательство судей и преторианской стражи спасло Верресаот гнева римской толпы. Не помогли ему ни защита Гортензия, ни ходатайствавлиятельных римских сенаторов. По совету Гортензия Веррес добровольно удалялсяв изгнание, и с этого дня Марк Туллий Цицерон стал признанным мастеромлатинского слова в городе.

Цицерон еще не раз принимал участие в судебных процессах,каждый раз подтверждая обоснованность такого выступления. И когда в прошломгоду он был избран римлянами на высший пост в государстве, казалось, наступилзенит его славы.

Увы, в этом мире удача соседствует с неудачей, а властьпорождает зависть; богатство вызывает алчность соседей, и даже природный таланткажется вызовом огромной массе посредственности. Так было и с Цицероном. Его нелюбили многие, среди которых были и неудачливые адвокаты, стремившиеся стяжатьподобную славу, римские политики, завидовавшие его влиянию, знатные сенаторы,не прощающие ему его низкого происхождения. Но среди всех личных враговЦицерона самым страшным и непримиримым был Катилина.