Несколько дней назад Цицерон выступил в народном собрании,вновь поразив слушателей своим мастерством. Еще больше поразил римлян смысл егоречей. По римским законам, консулярам — бывшим консулам — по истечении срока ихполномочий поручалась для управления какая-либо провинция. От ЦизальпинскойГаллии Цицерон отказался уже давно, а полагающуюся ему провинцию Македонию оннеожиданно для всех передал своему коллеге по консулату — Гаю Антонию, заявив,что в этот грозный час не покинет стен Рима. Консул не сказал почему, но всеприсутствующие хорошо понимали, сколь реальными были шансы на избрание врагаЦицерона — Сергия Луция Катилины. В этих условиях консул просто не имел праванаходиться далеко от места событий. Хотя бы исключительно из-за собственнойбезопасности.

Консул стоял в группе людей, чьи деяния должны былипрославить Рим на многие тысячелетия. Среди них был молодой тридцатидвухлетнийТит Лукреций Кар[40] и только что приехавший из Вероныдвадцатичетырехлетний Гай Валерий Катулл.[41] Оба поэта ещетолько начинали свой путь к вершинам триумфа. Ушедшие из жизни молодыми людьми,с разницей в один год, они оба оставили о себе память выдающихся поэтовантичного мира.

Среди них стоял давний почитатель Цицерона, его друг инаставник Марк Терренций Варрон.[42] Он был старше Цицерона надесять лет и казался самым старым среди этой шумной молодежи в свои пятьдесятсемь лет. Ему еще суждено было дожить до девяноста лет и стать свидетелеммногих удивительных потрясений, коими была богата вся история римскогогосударства. Среди сенаторов и всадников, окружавших Цицерона, находился и егоблизкий друг, известный книгоиздатель, ростовщик Тит Аттик Цецилий, болееизвестный под именем Аттик Помпоний.[43]

Оживленный разговор шел о последнем выступлении консула внародном собрании.

— Клянусь Минервой, славной богиней мудрости ипокровительницей всех римлян, ты, Цицерон, первейший из римских риторов, —восхищенно говорил Тит Лукреций Кар, — твое высокое мастерство всехпоражает.

— А я уже занес твои мысли в свое новое сочинение «Олатинском языке», — добавил Марк Терренций Варрон, — твое мастерствов латинской речи придает языку необъяснимую выразительность и легкость.

— Вы меня перехвалите, друзья, — улыбнулся консул,не скрывая своего удовольствия, — клянусь Юпитером Становителем, латинскаяречь выразительна лишь тогда, когда она служит интересам Рима и его граждан.Идя в суд или собрание, я не собираюсь блеснуть своим ораторским мастерством,выступая перед толпой, не собираюсь ее поражать. Мне нужно прежде всегоотстоять интересы и законные права всех римских граждан. А формы, в которые яоблекаю свою защиту или свои речи, могут быть самыми различными.

— Твои — самые удачные, — заметил Катулл, подумавпро себя, что консул не совсем искренен в своих речах. Действительно,выдающиеся ораторы очень часто придают большее значение форме, чем содержанию.Желание покрасоваться перед толпой, блеснуть силой своего мастерства и таланта,умение увлечь слушателей становится слишком сильным стимулом для публичныхвыступлений.

— Кроме того, — добавил Аттик Помпоний, —защищать права римских граждан и достоинство нашего народа — занятие крайненеобходимое, особенно в наше время.

— Но мне лично кажется, что в последнее время у насмного судебных процессов, — заметил Тит Лукреций Кар, — по любомуповоду наши граждане подают в суд друг на друга. Я даже слышал, что СульпицийРуф собирается подавать в суд на выдвинутого в консулы Лициния Мурену.

— Римские законы допускают такой процесс до того дня,пока выдвинутый не будет избран и не приступит к исполнению своих обязанностей.Только тогда, в течение всего срока полномочий, их нельзя привлекать ксуду, — напомнил Аттик Помпоний.

— А вы разве не догадываетесь, кому выгодно осуждениеМурены? — спросил Варрон.

— Конечно, догадываемся, — жестко сказалЦицерон, — в случае его осуждения и признания виновным в подкупеизбирателей останутся только два кандидата — Сергий Катилина и Децим Силан, ноя надеюсь, что великие боги не допустят этого. Римляне должны понимать, чтонесет им этот распутник и скандалист. Сенат и народ римский не должны допускатьего избрания. Прежде всего сенат, — воодушевляясь собственной речью,консул поднял руку, — кто, как не мы, должны отстаивать честь идостоинство наших граждан, незыблемость наших учреждений, нашу свободу ипорядок, наши Законы XII Таблиц.

Стоявший позади него молодой сенатор внезапно холодносказал:

— После правления Мария и особенно Суллы от них малочто осталось.

Цицерон стремительно обернулся.

— Действительно, права римлян были несколько ущемлены всвязи с Гражданской войной и возникшими смутами, но, хвала богам, мы сумелипресечь беспорядки и восстановить наши права в полном объеме.

Кивнув головой в знак согласия, Аттик Помпоний сказал:

— Но если Мурену осудят, а затем изберут Силана иКатилину, нужно будет идти им на уступки. Катилина встанет во главе голодной иготовой на все римской черни.

— Никогда, — гордо поднял голову молодойсенатор, — никогда. Я гражданин Рима и никогда не склоню голову передвольноотпущенниками, бывшими рабами, гладиаторами, развратниками, пьяницами.

— Я тоже гражданин Рима, — заметил ТерренцийВаррон, — и именно поэтому я научился уступать.

— И благодаря этому мы выжили, — тихо добавилАттик Помпоний. — И при Марии, и при Сулле.

И хотя эти слова были произнесены очень тихо, их услышаливсе. Наступило неловкое молчание.

Консул примирительно поднял руку.

— Мудрость нужна и сильнейшим.

Молодой сенатор попытался возразить, но, заметивпредостерегающий жест Цицерона, смолчал.