Он еще понимал, что в голове у него проносится какой-тоидиотский, да к тому же еще и белогвардейский вздор, что не так уж много он ивстречал по штабам этих оскверненных так называемых наших девушек, однакоярость уже вздымала его на свой гребень, и, почти потеряв возможностьсопротивляться ей, он сделал шаг к романтику революции.

– Позвольте вас спросить, а вы лично бывали в Кронштадте?

– Вообразите, комбриг, бывал! – запальчиво вскричал«юнец». Он, кажется, охотно принимал вызов. Белые глаза, дергающаяся щека,«юнец» был по крайней мере ничуть не моложе комбрига. – Я участвовал вштурме!

– Ага! – Никита плотно взял его за плечо, близкопридвинулся. – Значит, и расстрелы видели? Видели, как мы матросиковдесятками, сотнями выводили в расход?

– Они нас тоже расстреливали! – «Юнец» пыталсяосвободиться из-под руки комбрига. – В крепости был белый террор!..

– Неправда! – вдруг завопил Никита, да так грозно, чтовсе вокруг затихло, только мяукающий негритянский голосок долетал спластинки. – Они нас не расстреливали! Матросы в Кронштадте большевиков нерасстреливали! Они с нас только обувь снимали! – Круг лиц, скопившихся околонего, вдруг проехал перед Никитой престранной лентой, объемы исчезли, осталисьтолько плоскости, он выпустил мягкое плечо. – У всех арестованных быликонфискованы сапоги, это верно, – пробормотал он, – сапогипередавались босым членам команды... коммунисты взамен получали лапти... –Он снова взмыл. – Лапти, товарищи! Расстрелов не было! Даже меня,лазутчика, они не расстреляли! Это мы их потом... по-палачески... зверски!

Гости, огорошенные, молчали. Вдруг с антресолей простучалишаги, скатился Кирилл, яростно бросился к брату.

– Не смей, Никита! Не повторяй клеветы!

Вероника уже висела на плече мужа, тянула в глубину дома,мама Мэри шла за ними с подносом аптечных пузырьков. Дядюшка Галактион замыкалшествие, жестами успокаивая гостей – бывает, мол, бывает, ничего страшного. Спорога Никита еще раз крикнул:

– Каратели! Кровавая баня! В жопу вашу романтику!

* * *

Наркомвоенмор и в самом деле чувствовал себя значительнолучше. Он улыбался профессору Градову, пока пальцы того – каждый будтоотдельный проникновенный исследователь – ощупывали его живот и подвздошныеобласти.

– Кажется, ваш сын, профессор, служит в штабе Тухачевского?Я знаю Никиту. Храбрый боец и настоящий революционер.

Борис Никитич сидел на краю постели, бедром своим упираясь вбедро командарма. Тысячи больных прошли перед знаменитым медиком, однаконикогда раньше, даже в студенческие годы, он не ощущал никакой странности втом, что человек перед ним превращается из общественного понятия вфизиологическое и патологическое. От этого тела даже и в распростертом подпальцами врача положении исходила магия власти. Появлялась вздорная мысль –может быть, у этого все как-нибудь иначе? Может быть, желудок у него переходитв Перекоп?

Пальпируя треугольник над двенадцатиперстной кишкой ипроходя через порядочный жировой слой все глубже, он обнаружил несколько точекслабой болевой чувствительности. Возможно, имеет место небольшой экссудат,легкое раздражение брюшины. Печень в полном порядке. Теперь возьмемся зааускультацию сердца.

Когда он склонился над грудью, то есть опять же надвместилищем героической легенды, Фрунзе на мгновение отвел в сторону егостетоскоп и прошептал почти прямо в ухо:

– Профессор, мне не нужна операция! Вы понимаете? Мне ни вкоем случае сейчас не нужна операция...

Глаз в глаз. Белок самую чуточку желтоват. Веко на секундуопускается, давая понять, что профессору Б.Н.Градову оказывается полное иконфиденциальное доверие.

Происходит, кажется, что-то неладное, подумал Борис Никитич,выходя из палаты наркома. Странный пафос Рагозина, этот шепот... ммм...пациента... Какие-то «тайны мадридского двора»... Повсюду посты, странныелюди... Больница, кажется, занята армией и ГПУ...

Не успел он пройти и десяти шагов по коридору, как кто-тотронул его за рукав. Тоном чрезвычайной серьезности было сказано:

– Пожалуйста, профессор, зайдите вот сюда. Вас ждут.

Тем же тоном сопровождающему Вуйновичу:

– А вас, товарищ комполка, там не ждут.

В кабинете заведующего отделением две пары глаз взяли его вклещи. Белые халаты поверх суконных гимнастерок ни на йоту не прикрывалиистинной принадлежности ожидающих; да она и не скрывалась.

– Правительство поручило нам узнать, к какому выводу выпришли после осмотра товарища Фрунзе.

– Об этом я собираюсь сейчас доложить на консилиуме, –пытаясь скрыть растерянность, он говорил почти невежливо.

– Сначала нам, – сказал один из чекистов. «Ни минуты незадержусь, чтобы застрелить тебя, сукин сын», – казалось, говорили егоглаза.

Второй был – о да! – значительно мягче.

– Вы, конечно, понимаете, профессор, какое значение придаетсявыздоровлению товарища Фрунзе.

Борис Никитич опустился на предложенный стул и, стараясьскрыть раздражение (чем же еще была вызвана излишняя потливость, если нераздражением), сказал, что склонен присоединиться к мнению Ланга – болезньсерьезная, но в операции нужды нет.

– Ваше мнение расходится с мнением Политбюро, –медлительно, подчеркивая каждое слово, произнес тот, кого Борис Никитич почтиподсознательно определил как заплечных дел мастера, «расстрельщика».

– В Политбюро, кажется, еще нет врачей, – ответил онпренеприятнейшим тоном. – Для чего, в конце концов, меня вызвали наконсилиум?

«Расстрельщик» впился немигающими глазами в лицо – почтинестерпимо.

– Становясь на такую позицию, Градов, вы увеличиваетенакопившееся к вам недоверие.

– «Накопившееся недоверие...» – Теперь уже он весь покрылсяпотом, чувствовал, как стекает влага из-под мышек, и понимал, что потливостьвызвана не раздражением, но ошеломляющим страхом.

Чекист извлек из портфеля объемистую папку, без всякогосомнения – досье, личное дело Государственного Политического Управления напрофессора Б.Н.Градова!

– Давайте уточнять, Градов. Почему вы ни разу не указали ванкетах, что ваш дядя был товарищем министра финансов в Самарскомправительстве? Не придавали этому значения? Забыли? И парижский его адрес вамнеизвестен – улица Вожирар, номер 88? И ваш друг Пулково не навещал вашегодядю? А вот скажите – встречались вы сами с профессором Устряловым? Какиеинструкции привез он вам от вождей эмиграции?