– Но можем ли мы рисковать?! – вдруг оборвал егоРагозин. – Ведь это не обычный больной!

– Не прерывайте! – вдруг разозлился рыхлый Ланг ихлопнул ладонью по столу. – Для меня все больные обычные!

– Могу я осмотреть наркома? – шепотом спросил БорисНикитич доктора Очкина.

Пока они шли по коридору, за ними непрерывно следовалкомполка Вуйнович. Возле дверей на лестничные клетки стояли красноармейцы. Всмежной с палатой Фрунзе комнате профессор Градов заметил висящую на вешалкешинель наркомвоенмора – четыре ромба в петлицах и большая звезда на рукаве.

* * *

Между тем на даче в Серебряном Бору происходил один изпарадоксов революции: крик сезона танец чарльстон восхищал буржуазный «пожилаж»и возмущал передовую молодежь.

– На хрена нам эта декадентщина, – заявил, например,Нинин друг, марьинорощинский молодчага Семен Стройло. – Эту трясучкукапиталисты изобрели, чтобы рябчиков с ананасами растрясать, а пролетариату онабез пользы.

– Да там как раз пролетариат-то и чарльстонит, – сказалнедавний путешественник Пулково, проехавший после Оксфорда пол-Европы. –Мальчишки и девчонки из низов, да и прочие, всяк, кому не лень.

– Западная блажь, – отмахнулся Стройло здоровеннойладонью с некоторой даже вельможностью.

– А вы, друг мой, что же, «барыню» собираетесь внедрять впролетарский быт, «камаринского»? – повернулся к спорившим вспыхнувшиммоноклем Михаил Афанасьевич Булгаков, само издевательство.

– Нет, нет и нет! – горячо вступилась за другавосемнадцатилетняя Нина. – Революция создает новую эстетику, будут и новыетанцы!

– Похожие на старую маршировку? – невинно спросиласпирант на кафедре ее отца Савва Китайгородский, воплощение интеллигентности ихороших манер.

– Не нужно провоцировать, – прогудел Стройло, не глядяна «спеца», но давая ясно понять именно ему, чтобы не зарывался, чтобы неочень-то пялился на Нинку, девка принадлежит победителям.

– Товарищи! Товарищи! – вскричала Нина. Ей такхотелось, чтобы все зажигались от одного огня, а не так, чтобы каждый тлелпо-своему. – Ну, подумаешь, чарльстон! Такая ерунда! Ну, что нам это, снаших-то высот! Мы можем быть снисходительными! Мы можем даже танцевать его,ну, как пародию, что ли!

Рывком повернувшись – все движения обрывистые, угловатые,ЛЕФ, новая эстетика, – накрутила патефон, пустила заново пластинку,«Momma, buy me a yellow bonnet», схватила Степу Калистратова, потащила: даешьпародию! «Пародия, пародия», – петухом загоготал поэт и с величайшейохотою стал выбрасывать ноги от коленей вбок, выказывая таким образом полнуюосведомленность и распахивая классный пиджак, специально для сегодняшнеговечера выкупленный из ломбарда.

Ну, и Нина тоже не отставала, с наслаждением пародируядекадентский танец, приплывший под российские хляби из Джорджии и ЮжнойКаролины от тех людей, что никогда таких слов, как «декаданс», не употребляли.

Вскоре все уже плясали, все пародировали, даже дядюшкаГалактион при всех семи пудах своего жизнелюбия, не говоря уже о гибкихджигитах-племянниках, и даже и сама именинница не без некоторого ужаса,поднимая тяжелый шелк до своих слегка суховатых колен... полы на старой дачеходили ходуном, нянюшка из кухни поглядывала в страхе, собака лаяла вотчаянии... может быть, старый мир и обречен, но дача рухнет прежде... и дажекомбриг, и даже комбриг, влекомый соблазнительной своей женою, пышащейклубничным жаром Вероникою, сделал не менее дюжины иронических па, и дажеисполненный презрения Стройло бухал хоть и не в такт, но с хорошимостервенением... и только лишь строгий марксист Кирилл Градов остался веренсвоим принципам, демонически глядя с антресолей на трясущуюся вакханалию.

– Перестань ты бучиться, Кирка, – сказал ему старшийбрат, поднимаясь на антресоли с бутылкой в правой руке и с двумя рюмками влевой. – Давай выпьем за маму!

– Я уже выпил достаточно, – буркнул Кирилл. – Да иты, кажется... выпил предостаточно, товарищ комбриг.

Никита, поднявшись лишь до половины лестницы, началотступление вниз, изображая комический афронт. Ну, что за тип, этот Кирюха,стоит там наверху, как член военной прокуратуры.

Комбриг и в самом деле выпил не менее шести полных рюмокводки, да еще два-три стакана грузинского вина. Только после этой дозынапряжение прошедшего дня стало отпускать его. В начале вечера он казался себекаким-то призраком, чем-то вроде посыльного жандарма под занавес в «Ревизоре»,с той только лишь разницей, что при виде него никто не впадал в ступор, а,напротив, все с живостью необыкновенной как бы обтекали его скованную фигуру.Он сделал несколько телефонных звонков в штаб и в наркомат и, только лишьузнав, что Фрунзе полностью пришел в себя и чувствует себя хорошо,присоединился к пирующим.

Некоторое время он еще смотрел на всех со странной улыбкой,ощущая себя среди гостей и родственников как бы единственным реальнымчеловеком, представляющим единственно реальный мир, мир армии, потом алкоголь,вкусная еда, веселый шум, чертов чарльстон, пышущая жаром молодости и успехакрасавица, принадлежащая ему и только ему, – все это сделало свое дело, иНикита забыл про свои ромбы и нашивки на рукаве, став вдруг обычным двадцатипятилетниммолодым человеком, взялся бродить с рюмкой по всем комнатам, вмешиваться вразговоры, хохотать громче других над анекдотами, крутить вокруг себя ловкуюсестренку... вот и буржуазную пародию рванул, и брата-буку попыталсярасшевелить... пока вдруг не увидел свою великолепную жену смеющейся вокружении нескольких мужчин. Мерзейшая мысль тут посетила его: «Собачья свадьбавокруг Вероники», и он внезапно понял, что дичайшим образом пьян.

И вот тут еще по соседству прорезался из шума гадкий голосокиспитого юнца с лиловыми подглазиями... «Нас водила молодость в сабельныйпоход, нас бросала молодость на кронштадтский лед...» Он хорошо знал этот типштабных кокаинистов из богемы, губки и носик вечно вздуты, раздражены, сродникаким-то ботаническим присоскам... вот именно такие дурили головы стишками ибелым порошком... кому?.. вот именно нашим девушкам, тянули наших девушек вштабные закоулки, романтики, оскверняли наших девушек в чуланчиках, в платяныхшкафах, даже и в сортирчиках, наших девушек растаскивали, употребляли их надиванах, за диванами, на роялях, на бильярдных столах, под роялями, подстолами, в подвалах, на крышах, наших девушек, среди гнили разгромленныхпарников... а потом подсовывали их комиссарам, чекистам, всякой сволочи...наших девушек, бестужевок, смолянок, под хор штабной швали... да еще сгитарками, с бумажными цветками в кудрях... молодость, революция...