Я бы относился к нему спокойней, если бы Пейджет незаставлял трудиться и меня. По-моему, работать надо легко и радостно, как быиграючи. Сомневаюсь, чтобы Гай Пейджет вообще когда-нибудь в своей жизни играл.Он все воспринимает всерьез. Поэтому с ним очень трудно.

На прошлой неделе мне пришла в голову блестящая мысль –отправить его во Флоренцию. Он сказал, что мечтает там побывать.

– Мой дорогой друг! – вскричал я. – Вы поедете завтра же! Яоплачу вам все расходы.

Январь не очень-то подходящий месяц для прогулок поФлоренции, но я решил, что для Пейджета сойдет. Я уже предвкушал, как он расхаживаетпо городу с путеводителем в руках, стараясь не пропустить ни одной картиннойгалереи. Я был готов заплатить любые деньги, лишь бы получить неделю свободы.

И неделя оказалась действительно чудесной. Я делал то, чтомне хотелось, и не делал того, что не хотелось. Но, открыв сегодня в девятьутра глаза и увидев Пейджета, стоявшего на фоне окна и застилавшего мне свет, японял, что свобода кончилась.

– Мой дорогой друг, – сказал я, – вы с похорон или напохороны?

Чувство юмора Пейджету неведомо. Поэтому он серьезновоззрился на меня.

– Как?! Вы уже знаете, сэр Юстас?

– Да ничего я не знаю! – раздраженно поморщился я. – Простоу вас такое выражение лица, будто сегодня утром должны хоронить вашего близкогои горячо любимого родственника.

Пейджет старательно игнорировал мою остроту.

– Я думал, вы уже знаете, – заявил он, теребя телеграмму. –Конечно, вам не по душе, когда вас будят спозаранку, но ведь уже девять!

(Пейджет считает, что девять часов – это практическиполдень.)

– И я решил, что в сложившихся обстоятельствах… – Пейджет недоговорил и опять принялся теребить телеграмму.

– Что это? – наконец обратил я внимание.

– Телеграмма из полиции. В вашем доме убили женщину.

Тут уж я разозлился не на шутку.

– Ну и наглость! – завопил я. – Почему в моем доме? Ктоубил?

– Они не написали. Наверное, нам следует немедленновернуться в Англию, сэр Юстас.

– Не выдумывайте! С какой стати нам возвращаться?

– Полиция…

– Ах, что мне за дело до полиции?!

– Но ведь убийство совершено в ВАШЕМ доме.

– Это не моя вина, а мое несчастье, – возразил я.

Гай Пейджет уныло покачал головой и мрачно заметил:

– Это произведет очень неблагоприятное впечатление на вашихизбирателей.

Я лично не вижу, почему так должно быть… но в подобныхвопросах доверяю инстинкту Пейджета. По логике вещей, член парламента вовсе недолжен лишаться поддержки избирателей, если в пустой дом, принадлежащий ему,случайно попадает какая-то молодая женщина и ее там убивают… Но английская публикасчитает иначе.

– Тем более что убитая – иностранка, – сурово продолжалПейджет. – Это еще хуже.

И опять, думаю, он был прав. Если убийство случайногочеловека в доме, являющемся вашей собственностью, вас позорит, то позорсчитается еще более несмываемым, когда жертва оказывается иностранкой.

Тут еще одна мысль поразила меня как гром среди ясного неба.

– Боже праведный! – воскликнул я. – Надеюсь, Каролина неочень расстроена?!

Каролина – моя повариха. И кроме того, жена моего садовника.Впрочем, хорошая она жена или нет, я не знаю, но повар – превосходный. А вот еемуж Джеймс – садовник неважный, но я позволяю ему бездельничать и жить вофлигеле, лишь бы Каролина готовила мне еду.

– Не думаю, что она после всего случившегося останется увас, – заметил Пейджет.

– Вы всегда отличались оптимизмом, – вздохнул я.

Очевидно, мне все-таки следует вернуться в Англию. Пейджетнедвусмысленно дал понять, что так будет лучше. И потом, я должен успокоитьКаролину!..

Уму непостижимо, почему люди, которые могли бы уезжать назиму из Англии, не делают этого?! Климат тут жуткий. Вообще все ужасно.Квартирные маклеры говорят, что после шумихи в газетах сдать Милл-Хаузпрактически невозможно. Каролину утихомирить удалось: я посулил ей вдвоеувеличить жалованье. В принципе, мы прекрасным образом могли бы ограничитьсятелеграммой из Канн. Короче, как я и говорил, нам совершенно незачем былоприезжать. Завтра же отправляюсь обратно.

Произошло несколько удивительных происшествий. Начать стого, что я встретил в клубе Огастеса Милрея, классического старого осла;дурнее его в нынешнем парламенте нет. Со страшно заговорщическим видом он отвелменя в сторонку и начал разглагольствовать о Южной Африке и о положении втамошней промышленности. Якобы бродят упорные слухи о забастовке на шахтахРэнда. Он рассуждал о тайных причинах этой забастовки, а я терпеливо егослушал… насколько вообще было возможно. Наконец он понизил голос и шепотом сообщил,что располагает документами, которые следует передать генералу Сматсу.

– Вы, безусловно, правы, – сказал я, подавляя зевоту.

– Но как передать ему эти документы? Мы оказались вщекотливом положении. В очень щекотливом.

– А чем вам почта не нравится? – весело спросил я. –Наклейте двухпенсовую марку и бросьте письмо в ближайший почтовый ящик.

Мое предложение его шокировало.

– Дорогой Педлер, что вы?! Обычной почтой?!

Для меня всегда было загадкой, почему правительство посылаетписьма нарочными, привлекая всеобщее внимание к своей секретной переписке.

– Если по почте не годится, пошлите кого-нибудь из молодыхлюдей, работающих в департаменте внешних связей. Он будет рад попутешествовать.

– Нельзя, – возразил Милрей, и голова его старчески затряслась.– У меня есть на то основания, мой дорогой Педлер… уверяю вас, есть!

– Что ж, – вздохнул я, вставая со стула, – все это оченьинтересно, но мне пора…

– Минуточку, дорогой Педлер, одну минуту, умоляю вас!Скажите откровенно, вы ведь намеревались в ближайшее время поехать в ЮжнуюАфрику? Я знаю, у вас обширные интересы в Родезии, а значит, вам жизненноважно, чтобы она вступила в Союз африканских государств.

– Вы правы, я рассчитывал отправиться туда примерно черезмесяц.