— Не знаю… — Левшин и сам задавался вопросом, жив ли старый граф. Но что-то подсказывало ему: при таком раскладе, когда в игру вступили едва ли не основные козыри имперских родов, главному алхимику выжить не дадут. По крайней мере, ненадолго — ровно на то время, которое понадобится для разгадки его тайны.

Только правда ли, что Савелий Яковлевич Ершов действительно раскрыл одну из наиболее ценных загадок природы, превратив при помощи нового ливиума простой металл в золото?

— А что высокородное дерево в королевской усыпальнице? Молчит? — поинтересовался он спустя минуту. — Ведь должно показать…

Цесаревич грустно покачал головой:

— Высокородное дерево проявляет лишь древнюю кровь, наделенную даром. Титул графа Ершова — пожалованный, и все, чем он обладал, — это выдающийся разум, за который его так ценили в Старороссии. Только кровь у него столь же обычна, как и у простой черни. — Павел с сожалением развел руками. — Ветка Ершовых давно мертва. А вот дочка его вышла в мать, и ее цветок сияет рядом с соцветием деда. Правда, он закрыт пока и откроется ли — неизвестно. Все же странные они, Соколовы, и не зря обладают редчайшим талантом — говорить с человеческими душами… правда, каждый по-своему.

Павел Алексеевич ненадолго задумался.

— Только знаешь, что непонятно? Если подлог со смертью главного алхимика так очевиден, тогда на что надеялись заговорщики? Ведь должны же были понимать, что девчонка тут же разрешит спор. Что-то не верится мне, что старый граф был так глуп, задумывая все это. Тут нечто иное…

Маркиз и сам понимал: выяснить предстояло многое. Но уже становилось ясно следующее:

— А вот в том-то и дело. Думаю, рассчитывали, что не доедет она. — Он помедлил всего секунду, взвешивая, стоит ли говорить обо всем другу именно сейчас, на исходе ночи, но тут же решился: — На нас напали. Дважды за вечер: по дороге в Петергоф и в самом министерстве. И не какой-то там мелкий барон — напал некромант. Сильный, с даром, похоже, родовым. Мне бы не устоять, если бы графиня не поделилась своей силой. Потому и говорю, что сложно.

— Некромант? Старое дерево давно молчит о роде Воробьевых…

— Знаю, — откликнулся Левшин. — Только верить ли мертвой материи, когда сам род испокон веков управлял ею? Сложно все…

Наследник императора задумчиво посмотрел на министра.

— Сложно, — согласился он, однако не лишив себя возможности поддеть друга: — Надеюсь, сложности не в красоте графини? Мне докладывали, она хороша.

Престолонаследник осторожно оглядел друга, боясь его задеть:

— Ты не подумай, Коля, я не против чего дозволенного. Но тут такое дело… Она единственная наследница двух высоких родов, скандал разразится нешуточный. Дед ее все еще жив, расследование и так ведется в атмосфере строжайшей секретности, чтобы старому герцогу не вздумалось вмешаться. И при благоприятном для нее исходе следствия девчонке понадобится очистка памяти. Вон даже в пансионе пришлось оставить обманку с отворотными чарами, чтобы никто не заподозрил пропажи. И сколько еще удастся держать в тайне исчезновение графа Ершова, неизвестно…

— О ней не беспокойся, — протянул Левшин, отчего-то ощутив, что обсуждение графини ему неприятно. Вот ведь… Всего с полсуток знакомы, а проблем с ней больше положенного. — Да и тебе ведь известно, что есть уже у меня одна.

— Та девчонка-секретарь? — Павел откинулся на спинку кресла. — Аукнется тебе эта связь. Она же из побочной ветви рода Щукиных и попала на службу по просьбе двоюродного дядьки. Старый барон амбициозен не в меру. Тот еще гордец, хоть и голодранец. А с гордецами, Коля, трудностей много. И еще эти новомодные нравы, которые свободнее моих сапог… Женись на ней или расплатись как следует, чтобы не дарить ненужной надежды.

— Согласен, — виновато склонил голову маркиз. — Надо бы уже заканчивать с этим. Жениться, конечно, не женюсь, впрочем, она девочка умная и всегда понимала это. Но счет в банке открою внушительный. Настолько внушительный, что она разом забудет о своих чувствах.

Собеседники улыбнулись друг другу, понимая, сколько сложностей могут принести женщины, и все же министр ни на минуту не забыл о цели своего визита:

— Ты мне вот что скажи, Павел. Сколько высоких родов менялись кровью с Воробьевыми?

Царевич задумался, снова затянувшись сигарой:

— Пожалуй, всего шесть: Левшины, Соколовы, Зайцевы, Никитины, Волковы и Щукины.

— Понятно, проверю. И да, что с духовными друзами? Кто зачаровывает их теперь?

— Так все неизменно, — отмахнулся повелитель. — В женском монастыре возле Петергофа живет наследница уже упомянутого рода Зайцевых, которую сослали из дома много лет назад. Сказали, что блаженная она какая-то: вроде даже целители ее осматривали, ничего не сумев сделать. Род этот старый, и дар в нем мощный всегда пробуждался. Стихия — кристаллы-друзы…

— Значит, Зайцевы.

— Похоже на то, — удрученно протянул цесаревич. — Не кажется ли тебе, что слишком много фамилий в списке?

— Много, — кивнул министр. — Но ты не беспокойся, я найду изменников.

Павел Алексеевич быстро встал, нервно отойдя к окну. Дернул тяжелую портьеру зеленого цвета, устало поправив волосы.

— Меня не это беспокоит, Коля. Боюсь, слишком многих придется казиить после твоего расследования.

Левшин смолчал. Страхи цесаревича были оправданными, он и сам это понимал. Но проблема крылась не только в этом:

— Тебе бы жениться, друг. Самое время обзавестись наследником. Если старый император уйдет до твоей свадьбы, бунта не миновать.

— И ты туда же! — нервно рассмеялся цесаревич. — Вот уж не думал, что станешь матушке помогать!

Он вдруг внимательно глянул на друга, спрашивая его совета:

— Думаешь, больше тянуть нельзя?

Маркиз медленно встал, аккуратно поставив бокал с недопитым напитком на невысокий столик, и деликатно заметил:

— Думаю, Павел, самое время укрепить корону. И лучше, чем наследник, этого не сделает никто.

Цесаревич снова отвернулся к окну. Он и сам знал ответ на заданный вопрос, но почему-то все время гнал постылые мысли. Каждый день брака матери с еще здоровым отцом стоял у него перед глазами, и от понимания, что и у него самого будет так же невыносимо, становилось совсем тошно. Только цесаревич хорошо знал свой долг.

Широко развел плечи, выровняв спину, и лишь затем тихо произнес:

— Будь по-твоему, Коля. Пусть объявят, что на петергофском балу я определюсь с невестой.

Николай Георгиевич склонил голову в знак согласия. И, немного помявшись, попросил:

— Я оставил графиню Ершову у себя, так спокойнее. — Предвидя вопросы, министр заверил: — Тебе известно, что в моем доме ей будет безопаснее, чем даже у тебя под боком. А лже-Ершова пока закончит обучение и, если потребуется, уедет в поместье деда ровно до своего первого выхода в свет на петергофском балу. Боюсь, к твоей помолвке мы либо найдем виновного, либо…