— Нет, Ольга. Может случиться так, что обстоятельства выйдут из-под контроля. Вам нужно сменить одежду. Ничто не должно бросить тень на вашу репутацию.

Румянец опалил щеки. На сей раз я была полностью согласна с маркизом, но осознание того, что во всех моих блузах присутствовал длинный ряд пуговиц на спине, приводило в растерянность. И не оставалось ничего иного, как спросить:

— Я могу воспользоваться помощью камеристки?

— Моя прислуга распущена со вчерашнего вечера на неопределенный срок с достойной выплатой выходного пособия. Все, кроме кухарки и дворецкого. Слухи о вашем пребывании в этом доме не должны поползти по городу, иначе доброму имени придет конец. Вы здесь инкогнито.

Растерянно оглядевшись по сторонам, я виновато подняла глаза на Николая Георгиевича, неуверенно произнеся:

— Но мне самой не справиться с длинным рядом пуговиц… Я могу провозиться больше часа — и все равно результат окажется плачевным, их слишком много.

Похоже, маркиз не думал, что с моим появлением в его доме возникнет столько проблем, но любое затруднение требовало решения, и я расслышала:

— Я помогу вам.

Задохнувшись от возмущения, до боли сжала кулаки, стараясь отрешиться от мысли, что предложение Николая Георгиевича было не просто запретным, но глубоко интимным, — такое позволялось мужчинам лишь после…

Госпожа Полякова всегда говорила, что в любой затруднительной ситуации на помощь девушке придет ее воспитание, а потому я произнесла с достоинством:

— Нет! — понимая, что только за прошедшие сутки этикет нарушался мною не менее десятка раз, все же осознавала: это уже слишком. Даже для гой ситуации, в которую меня поставил министр. — Вы не посмеете заставить меня!

Впервые Николай Георгиевич в замешательстве задумался, словно решая, как поступить. Однако потом все же позволил выбрать:

— Решайте сами, Ольга. Я приглашу кухарку, если пожелаете. Она, конечно, предана моему роду, но преданность в наши дни можно купить. Или отнять угрозой жизни. Вашего отца не спасло ни древнее имя, ни значительное богатство. Так готовы ли вы рискнуть всем из-за дурацких пуговиц и не менее глупых предрассудков света?

Видимо, маркиз все-таки понимал, перед каким выбором поставил меня, потому что не выказал ни малейшего удивления, получив тихий ответ:

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Я сейчас вернусь.

Захватив с собой небольшой чемодан, ожидавший у двери, я торопливо ушла в ванную комнату, чтобы укрыться от испытующего взгляда. Прижавшись лбом к холодному камню стены, постаралась, как всегда, сосредоточиться на дыхании.

Вдох — выдох.

Вдох — выдох.

Вдох — выдох…

«Господи, Ольга, что происходит? Неужели это все — на самом деле?»

Стараясь больше не думать о происходящем, опустилась перед чемоданом, достав самое необходимое: тонкую нательную сорочку, глубокого синего цвета юбку и белую блузку. Немного подумав, заглянула внутрь, найдя в особом отсеке сменное белье и чулки. А вот украшений здесь не было. Но это и к лучшему, пусть на мне будет лишь тонкий ободок браслета из пансиона и родовой перстень.

Быстро сменив белье, расправила складки новой юбки. И только заправив в нее полы блузки, предупредительно застегнув те пуговицы, до которых могла дотянуться сама, приоткрыла дверь.

Маркиз ждал меня на том же месте, где я оставила его, когда ушла переодеваться. Обернувшись на скрип двери, он поторопил:

— Прошу вас, Ольга. Сейчас не время для ложной скромности.

Гордо расправив плечи и приподняв подбородок, я вышла навстречу Николаю Георгиевичу и, развернувшись к нему спиной, сообщила ледяным голосом:

— Во мне нет ничего ложного, ваше сиятельство.

Маркиз непривычно резко дернул за крошечную петельку, парировав:

— У меня есть неделя, чтобы разобраться в этом, графиня! — Он быстро пробежал пальцами по нижнему ярусу жемчужинок, остановившись у основания шеи.

Пальцы ненадолго замерли над полоской кожи, оставленной без прикрытия сорочки, и я сначала расслышала, как сбилось дыхание министра, а потом уже ощутила огонь, колко рассыпающийся от каждого движения.

Прикосновение опалило, пустив по телу волну мурашек и заставив вздрогнуть от неожиданности, что не укрылось от его сиятельства. Всего секунда раздумий, и он, закончив с застежкой, едко бросил:

— Ну же, Ольга. Незачем так дрожать от невинного касания. Знаете, почему двуличность всегда порицалась мною превыше остального? — Он положил ладони мне на плечи, рывком развернув к себе. — Потому что больше всего бед натворили именно волки в овечьих шкурах!

Злые глаза огненного мага сверху вниз взирали на меня: он ждал ответа, а я никак не могла собраться с мыслями. Никогда еще мне не доводилось быть так близко к мужчине, и никому до этого момента не позволялось касаться меня так…

Ладонь стремительно взлетела к лицу Николая Георгиевича — еще до того, как я успела отдать себе отчет в происходящем. А вот господин Левшин, похоже, не просто понял, но и сумел отреагировать.

Прочно перехватив руку, он завел ее мне за спину, невольно прижав меня к своему торсу. У самых губ выдохнул:

— Что вы себе позволяете?!

Уже понимая, что ярость министра, так или иначе, обрушится мне на голову, я вспомнила о второй руке — и в следующую секунду с хлестким звуком опустила ее на щеку маркиза.

Испуганно отпрянула, наблюдая за тем, как по его коже расползается алое пятно. И почти сразу же с ужасом осознала, что лицо Николая Георгиевича быстро приближается к моему.

— Вы сами напросились!

Поцелуй ощутился одновременно со свободным падением. Только на этот раз я не цеплялась за сильное тело маркиза, потому что его руки слишком яростно обнимали меня за талию, безжалостно сминая ткань нового наряда.

Быстро прокладывая координаты в кабинет главы алхимического факультета, маркиз Левшин снова был вне себя от ярости. В последний раз он терял контроль над собой в подростковом возрасте, но только за прошедшие сутки это случилось как минимум дважды. И каждый раз — с этой графиней.

Вот и сейчас…

Что на него нашло? Неужели не смог придумать иного способа наказать зарвавшуюся девицу, кроме как поцеловать ее? Или же все это — назревшая к радикальному разрешению ситуация с любовницей из рода Щукиных? Нужно будет сегодня же навестить ее, чтобы раз и навсегда оставить лишенную перспектив связь в прошлом.

Тяжело дыша от гнева, он отстранился от Ольги Савельевны, когда ноги ощутили твердость каменных плит кабинета ее отца. Но руки не разжал.

— Я же предупреждал вас, чтобы вы не угрожали тому, кто сильнее!

Лицо графини, оставшееся всего на расстоянии ладони от его собственного, казалось не менее гневным. Раскрасневшаяся Ольга метала глазами молнии, способные испепелить даже того, кому огненная стихия подчинялась безропотно. И странным образом перстень — его родовой перстень — реагировал на нее, орошаясь снопом искр под гладкой поверхностью.