Пробегали темные осенние вечера. Число вечерних операций только нарастало. Я почему-то завела тупую привычку считать дни, причем именно с момента моего последнего прихода в приемник. Я считала, слушая Катькино сонное дыхание, выставляла галочку у себя в голове и не забывала про свой дурацкий календарь, особенно если засыпала одна, без Славки. Я считала дни. Все, что у меня осталось.

За первые зимние недели неожиданное ночное одиночество уже случалось, а годовщина нашего совместного проживания так и осталась незамеченной: я не намекнула, Славка не вспомнил.

Весь декабрь прошел туманно, ничего не значащие события проплывали мимо: и Катрина, и школьные дела, и работа, и предновогодние хлопоты. Так же мимо моего организма проплыли очередные антишизофреничные таблетки, которые я благополучно и, вероятно, преднамеренно забывала принимать. Боль нарастала с каждым днем, с каждой минутой, несмотря на безразличную тупую летаргию.

Перед окончанием четверти Катька принесла в портфеле обилие пятерок. Двадцать шестое число, пятница. По поводу такого совершенно не заслуженного мною счастья на скорую руку был организован поход в развлекательный центр с Асрян и ее первоклассником.

Мы поехали на такси, выпить хотелось совместно и расслабленно, оставив детей на растерзание аниматоров в каком-нибудь большом развлекательном центре. Асрянский пацан теперь тоже превратился в школьника, и небольшой прошлогодний провал в детском взаимопонимании школьницы и еще детсадовского мальчика почти исчез. Несмотря на семейный фон в виде психотерапевтического матриархата, Стас потихоньку становился крепким парнем с четко сформированным пониманием того, кто и что должен делать, во что играть и, самое важное, кто главный. Катька совершенно не сопротивлялась. Армянско-еврейские корни причудливо переплелись, и парень явно обещал вырасти красавчиком. Только маленький шрам на шее портил картинку, двигался при разговоре и был мне почему-то сильно неприятен.

Асрян никак не могла бросить курить. И тем более похудеть. Я же, не прилагая осознанных усилий, сбросила за последние недели пять кило, так как не получала от еды ровно никакого удовольствия. Однако рядом с Иркой настроение мгновенно менялось: бутылка красного вина, пицца и сырная тарелка очень даже пробудили к жизни. В течение первого получаса я жевала, выпивала, слушала упреки в том, что не пошла к ее суперневрологу, слушала про мои плохие перспективы и ее подозрение на эпилептоидные эквиваленты. Все равно было хорошо: вино действовало на меня расслабляюще. Пицца оказалась что надо: мало теста и много всего остального.

– Ирка, давай еще закажем. Почти все съели, надо оставить детям. Может, еще бутылочку?

– После того как ты энцефалограмму мне принесешь. Тогда, может, и еще.

– Да ладно! Пока еще алкоголь плохо не сказывался, сама же говорила.

– Все бывает в первый раз когда-то. Ладно, пить – так пить. Что будете на Новый год делать? Может, к нам?

– Может быть, если Славку уже Костик не пригласил. А вообще не знаю. Может, мы с Катькой вдвоем приедем.

На этом месте я еще раз убедилась: Ирка настоящий профессионал. Ни круглых глаз, ни жалости, ни притворного непонимания.

– А что так?

– Да зашла в приемник недавно. Точнее, уже три недели прошло.

– Неожиданные новости?

– Ну да.

– Много-много операций, а также непредвиденных дежурств?..

– Типа.

– Кто она, знаешь?

– Сначала не стала уточнять, но девки из приемника сами потом еще позвонили, рассказали. А я слушала.

– А Славка что?

– Классный. Даже мерещится, что любит. А трахается, Ирка, просто как бог. Вот так. Еще с Катькой тут пару раз уроки делал. Ну и вообще. Живем, и все хорошо. Только сегодня уже позвонил: придет поздно, а может, даже на отделении переночует. Завтра же на дежурство.

Ирка смотрела внимательно и в отличие от меня ничего не ела. Я налила четвертый бокал, довольно быстро погружаясь в спутанные пьяные картинки. Вдруг совершенно неожиданно потекли слезы. Я вытащила из Иркиного портсигара вкусно пахнущую коричневую сигаретку.

Асрян, переварив вводные данные, возобновила допрос:

– Информация точная? Одна или несколько?

– Одна. Новенькая, анестезиолог. Двадцать пять лет, без детей. Блондинка, стройная. Живет с родителями на Васильевском. Братьев, сестер нет. У родителей еще есть дача в Сиверской. Они там почти круглый год. На пенсии. Поздний ребенок, знаете ли.

Как же вкусно глубоко затянуться – мозги улетают окончательно.

– Да не, Ирка. Я же это предполагала с самого начала. Ничего, все предсказуемо. Переживу. Просто сейчас не хочу из-за Катьки. Новый год все-таки. Я все равно рада. Ты знаешь, если бы не он, я бы так с Сорокиным и сидела. А так целый год была счастлива, даже почти два, если все вместе посчитать, за что ему и спасибо. А про все остальное о нем я и сама понимаю, так что не начинай. Если сам ничего такого не выдаст, после Нового года поговорю.

– Ну, положим, позиция твоя почти трезвая. Без комментариев оставим. Главное, чтобы теперь ночью плитку газовую в прострации не включила. Вдруг захочешь кого-нибудь из своих полночных гостей свежесваренным кофе напоить. Я только этого боюсь. Постарайся до праздников вырваться к моей тетке-неврологице, хотя бы МРТ и энцефалограмму сделать. И с алкоголем все же аккуратно. Давай ко мне сегодня ночевать, если он не приедет.

– Не, ничего. Я сама справлюсь. Славка сделал замок в спальне. И на балконную дверь тоже. Стекла закрываем на ночь специальной картонной штукой. Полный интим, зато в окно уже не выйти. Теперь если голову сломаю, то только или себе прямо на кровати, или ему. И потом, завтра корпоратив на работе.

– Ну и ладно. Корпоратив – это хорошо. Развеешься. Мужички и все такое.

Мы допили вторую бутылку, позвали детей с аттракционов, покормили и разъехались по домам. Мне стало страшно неловко: как встретимся, так непременно разговоры обо мне. До Асрян дело не доходит. Ситуация была совершенно несправедливой и однобокой. Но так уж устоялось за много лет: суть отношений сводилась к спасению белобрысой части человечества.

Славка и правда остался ночевать в больнице или где-то там еще, какая разница. Утром позвонил, что-то говорил, но я не слышала: воздух кончился и снова нечем стало дышать. В ушах стучал отбойный молоток похмелья. Славка виновато пыхтел, я молчала и физически ощущала, как непереносимая боль разрывает меня на части.

Напившись кофе и запихав в рот пачку жевательной резинки, я по-быстрому отвезла Катрину матери и стала отвлекать себя сооружением хоть какой-то прически перед корпоративной вечеринкой. Одной находиться дома не было никаких сил, и после парикмахера я до шести вечера убивала время маникюром, а также зачем-то педикюром. В конце концов даже сделала макияж. Как же все-таки хорошо, когда есть деньги.