– Хорошо, пусть так. Ничего другого нового все равно больше нет.

– Эх, жалко. Раньше, когда в больнице работала, интересней было. Весело было, согласись. А теперь скучно.

– Кроме больницы, еще много интересного есть, ради чего стоит жить: дети, любовь, путешествия, вкусная еда, в конце концов. Суши, например. Очень даже вкусно. Но тебе теперь это все равно.

Дед махнул рукой:

– А, прекрати! Дети, суши, любовь. Все одно помираем в одиночестве.

– Да кто бы это говорил! Какая же ты неблагодарная сволочь, дед, честное слово. А ты-то с кем помирал? Или уже забыл, кто тебе глаза закрывал?! Я тебя вообще не узнаю, просто ты – не ты.

– Ладно, не обижайся. Я очень даже тебе благодарен. Но все равно все ж помрем. Жизнь-то одна. Потому нельзя ее на детей или на карьеру мужика полностью разменивать.

– Да никто и не разменивает. Нашел тоже курицу-наседку, я бы еще поняла, если бы кукушкой назвал меня. Это хоть как-то обосновано.

– Так тогда чего получается, любовь, значит, и есть смысл? Оказалась важнее, чем белый халат, так, что ли?

– Может быть, и так, может, я и ошиблась, но ни о чем не жалею. Я живу там, где живу, и в тех обстоятельствах, в которых мы все здесь живем. Каждый сам делает выбор.

– Эх, дурочка. Думаешь, это у вас всегда будет все, как на костре, пылать? Не, не будет. Хорошо, если, как люди, потом сойдетесь. А если нет – вдвойне обидно. Где ж твоя больница-то теперь? До пенсии будешь ритуальные танцы в чужих ординаторских танцевать, что ли? Неправильно это.

– Иди к черту! Я давно уже тебе сказала: оставь меня в покое. Я тебя такого, как сейчас, видеть не хочу. Больше не смей являться.

Дед опять засмеялся дурацким издевающимся смехом.

– А что сделаешь-то?

– Буду Иркины таблетки по полпачки на ночь заглатывать, вот и все.

– Ой, не смеши! Сама-то что говорила: «В таблетки не верю, верю в человека и больше ни в кого – ни в бога, ни в дьявола». А сама…

Я не стала ждать окончания тирады и запустила в него маленькой прикроватной табуреткой, потом ринулась с желанием вцепиться в худые плечи и вытрясти силой из его головы всю эту пакость. Но силуэт растворился быстрее, чем я успела приблизиться, и мои руки утонули в пустоте. Стало страшно, темно, и все вокруг потерялось.

Утром в комнате царил жуткий холод: окно оказалось разбитым.

Славка тоже проснулся, видно, замерзнув, даже будучи под одеялом, и поднял на кровать мое окоченевшее тело. На часах было около шести утра.

– Ленка, ты че, опять лунатила… Черт, как ты окно-то разбила? Оно же двойное… И я дурак, даже не проснулся. Вот это, блин, конец трудовой недели! Твою мать, надо позвать Асрян. Прямо сейчас.

Меня колотило от холода, все тело болело, и, ко всему прочему, невыносимо тошнило. Минуту Славка неподвижно стоял посреди комнаты, находясь, видимо, в поиске максимально эффективного решения проблемы. Потом нашел в кладовке какой-то инструмент и старое оконное стекло и стал заменять быстро и ловко внутреннее окно. Он порезался, тут же разразился потоком неврачебного мата, потом долго искал подходящий пакет для битого стекла. Доктор Сухарев метался и метался: то приносил горячий чай, то начинал яростно растирать мне заледенелые пятки, которые никак не хотели согреваться, то порывался набрать ванну.

– Так, дай мне ключи от твоей машины, я съезжу за Асрян.

– Славка, сейчас семь утра. Потом, попозже.

– Нет, надо ей позвонить. Пусть сама приедет.

Я сообразила: он боится оставить меня одну. Ну конечно, кто же сумасшедших оставляет в полном одиночестве, так сказать «в острой фазе», да еще и с малолетним ребенком за стеной. Молодец, хоть не психиатр, а понимает.

– Слава, не надо, не зови. Это я просто таблетки пару раз пропустила, вот и все. Я не закончила еще курс, там еще на три месяца. Не зови.

– Тебя никто сейчас не спрашивает. Давай-ка греться.

Прямо в одеяле он отнес меня в заполненную паром ванную.

– Решил сварить и избавиться от тела? Скажи прямо.

Славка поставил меня на пол. Грустный взгляд. Даже показалось, что такой тоски на его лице я еще не видела.

– Я не хочу от тебя избавляться.

– Я тоже тебя люблю, Слава. Прости меня.

– Давай-ка полезай.

Я покорно залезла в горячую ванну и практически сразу задремала. Слава богу, еще было рано и у меня имелось достаточно времени, чтобы прийти в себя, пока Катька не проснулась.

Очнулась я от асрянских воплей в коридоре и не успела даже сообразить, сколько прошло времени. Ирка бесцеремонно вперлась в ванную, видимо, предварительно успев оценить взглядом профессионала место преступления. Я услышала шепот вместо своего голоса:

– Сколько времени, Катька спит?

– Спит. Около восьми. Давай вылезай, уже красная как рак.

Сильно штормило, и в принципе я уже была готова сдаться в борьбе за остатки моих многострадальных мозгов. Кащенко ждет, широко распахнув двери своего приемного покоя. Игра, по крайней мере, на данном этапе, оказалась проигранной.

Пахло яичницей и шумел чайник. Славка явно выпускал пар за кухонным шебуршением.

– Дамы, я тут кофе варю. Извольте завтракать. Я пойду в комнату, мешать не буду.

Он удалился с кружкой горячего кофе.

Через несколько минут я заползла в комнату в поисках теплого Славкиного халата. Как будто ничего и не было: старые тяжелые занавеси скрывали следы преступления, а осколки стекла Славка уже успел собрать. Халат найти не удалось, так что я завернулась в хозяйский плед, скрывавший старую обивку на тысячелетнем кресле, и вернулась на кухню. Асрян не была расположена есть, но кофе хлебала с большим энтузиазмом. Я плюхнулась напротив нее.

– Так, если что-то помнишь, давай выкладывай.

Заикаясь и перескакивая с мысли на мысль, я постаралась рассказать про свой ночной спектакль. Ирка слушала внимательно и даже ни разу не перебила.

– Только честно: ты таблетки регулярно принимала?

– Нет.

– Ясно.

– Да я все понимаю, сама себе устроила.

– Может, и так, но, насколько мне помнится, окна ты еще не била.

– Ирка, если скажешь, что надо ложиться, я лягу. Мне как раз уже скоро можно в отпуск.

– Ну да, конечно. Как только ляжешь, так тут Сорокин и оживится. Как раз время придет ребенка отсудить.

Все внутри у меня сжалось.

– Ты что, думаешь, это органика?

– Не знаю теперь, Лен, не похоже все-таки… Так, надо бы с невролога начать. Пойдешь по одному адресочку, скажешь, что от меня. Там разберутся. Энцефалограмма, МРТ и прочее. Ты лучше скажи вот что: может, понервничала последние два дня, что-то происходило неприятное?