Несмотря на холод, на лбу переводчика выступил пот.

Князь Мстислав слушал шада совершенно бесстрастно, прикрыввеками глаза… Но зато теперь Чурила поднял голову и смотрел на шада неотрываясь. И тот почувствовал: надо остановиться. Он заставил себя улыбнуться.

– Я не поучаю, я лишь сообщаю. Я хочу, чтобы ты знал:повелитель могуч, и, когда он гневается, трепещут народы. Но он вовсе не желаетвойны.

Прозвучало это весьма ко времени, ибо иные из бояр были ужеготовы перебить дерзкую речь. Алп-Тархан внутренне ликовал. Он с самого началаговорил Мохо, что ничего из этого не выйдет. Полководец привык трудитьсясаблей, а не языком. И вот теперь неудача сделалась очевидна, и это былоотрадно.

А Мстислав спросил с еле уловимой насмешкой:

– Чего же хочет от нас хакан, столь могущественный, чтовсякая его рабыня живёт в золотом шатре? Мы не имеем богатств, которые могли быс этим сравниться… Если же хакану нужен только мир, так ведь мы и раньше неходили его воевать.

И вновь понёс слова от одного к другому тщедушный маленькийтолмач, даря каждому из говоривших лишние мгновения на раздумье. Халльгримсмотрел на него и вспоминал белку по имени Грызозуб, что скакала, как говорили,по Мировому Древу, посредничая в перебранке между драконом и орлом…

– Что же нужно хакану? – спросил старый князь. ИМохо чуть подобрался, напрягшись, как перед прыжком. О Шехина, прими под крыльянедостойного раба твоего Сабриеля! И ты, непобедимый Бог предков Тенгрихан,вспомни сына своего Мохо… Мелькнула перед глазами резная тень виноградника. Итоненькая девочка-жена, на коленях подающая разрезанную дыню и чашу с ароматнымвином…

– Повелителю хакану нужны доказательства мира, –проговорил он с поклоном.

Но ни старый, ни новый Бог не пожелали ему помочь.Разбуженным осиным гнездом загудела вокруг дружина словенского хана!

Мстислав поднял руку, успокаивая бояр. Коротко и спокойноспросил:

– Тебе нужна дань?

Но и в его глазах грозно теплился серый огонь.

Мохо-шад повторил, ощущая в груди холод и пустоту:

– Доказательства мира.

– Разве мёрзнет, – медленно повышая голос, началстарый князь, – твой повелитель под лисами и соболями, что везут ему нашиторговые гости? Или он уже совсем одряхлел и не может согреться мехами? И развемало юношей служит ему, если он нуждается ещё и в наших заложниках?

Теперь его голос гремел и был наверняка хорошо слышен водворе, где внимательно слушали чужие и свои… Хельги любовно поглаживал топорищесекиры…

– Повелителю хакану нужны доказательства мира, – втретий раз повторил посол. И добавил, поскольку терять было нечего: – Право же,я рассказывал тебе, как он могуч.

Старый князь повернулся к Чуриле и положил руку ему наплечо:

– Ответь, сын, чтобы любо было Господину Кременцу.

Чурила не поднялся – вскочил. Но заговорил неожиданноразмеренно, обуздывая собственную ярость, словно коня.

– Родился ли и ходит ли под солнцем человек, которыйпокорил нас себе!

Он вытащил из ножен свой меч, и тяжеленный клинок повис ввоздухе, в вытянутой руке. Царевичу понадобилось усилие, чтобы не отшатнуться.А Чурила продолжал:

– Вот та дань, что найдёт здесь твой царь, и другой емуне будет. И быть по сему, пока не переведутся на свете война и мечи!

Когда сворачивали юрту, Мохо приметил Абу Джафара, как развыходившего из княжеских палат. Обиду и зло нужно было сорвать… Царевич подошёлк нему и сказал тихо, чтобы не слышали другие:

– Ты-то что делаешь среди идолопоклонников, ты, ученикстроптивого Мохаммеда? Досыта ли кормят тебя свининой, допьяна ли поят вином?

От его дружелюбия не осталось никакого следа.

Оскорблённый учёный мучительно побледнел. Уже много леторужие разума было единственным оружием, которое он позволял себе применять.Прискорбно, но иногда об этом приходилось жалеть.

Однако тут из гридницы появился Хельги. Сын Ворона внесколько шагов оказался подле них и сказал:

– Пойдём со мной, лекарь…

Был он на три ладони выше Мохо. И в полтора раза шире вплечах. А рука его продолжала ласкать секиру, и на эту руку достаточно былопосмотреть один раз. Абу Джафар дружил с конунговой женой. Мохо-шад этого незнал, но охота к перебранке у него почему-то пропала…

Вечером Абу Джафар запишет в своей книге, которую он называл«Алак ан-нафиса» – «Дорогие ценности», ибо дороже её у него не было ничего:

«…Теперь мне следует рассказать, как ко двору малика ар-рус,а у него я здесь остановился, прибыли послы из страны Ард ал-Хазар. Страна эта,как всем известно, лежит к югу отсюда, по течению реки Ра, им же угодноназывать её – Итиль. Правитель её однажды прислал сюда сильный отряд, но русыего разбили.

Вера же Ард ал-Хазара – вера иудеев, и мне говорили, будтоте люди, иудеи, помещают в ней золотую надежду своих сердец. Впрочем, я неслыхал, чтобы в стране Ард ал-Хазар были гонения на правоверных либо же нахристиан, а простой народ – всё больше огнепоклонники…

Ещё я видел дирхемы, которые там чеканят: они подобны нашими сделаны опрятно, но безграмотно и безо всякого искусства. Сами ардалхазарцыговорят, что, если бы не они, русы и другие язычники давно бы уже разорили всевладения правоверных до самого Багдада. Но, да будет Аллах мне свидетелем,когда ардалхазарец принялся меня оскорблять, то за меня вступился одиндобросердечный вождь из племени Яджус, о котором я писал раньше. Он же, как яего понял, не уступил бы дороги ни одному из своих Богов, если бы повстречалсяс ними на узкой тропе…»

Минули те времена, когда Круглица во всём тянула за старшимиз городов! Ныне князь Радим Радонежич был сам себе голова. Сам решал с боярамивсе дела и никого над собою не признавал. Туда-то и уехали из Кременца хазары,разнюхавшие, что к чему…

– Тревожусь, сыне, – сказал князь Мстислав. –Не обротал бы молодшенького хазарин… Как мыслишь?

Чурила ответил:

– Помнишь, отец, Олега? Тоже ведь красно говорил. И нес ним, с хазарами раньше дрались.

Мстислав только покачал седой головой.

И опять поскакал в Круглицу Ратибор… Вернулся усталый, назаморенном, голодном коне. Ему едва пришлось соступить наземь с седла.

– Худо, княже! – поведал он Чуриле. – Иговорить со мной не стал! Как сведали, о чём, Вячко с челядью мало не палкамиза ворота погнали. Муха же, сказывают, при нём неотлучно.

Рвался Чурила поехать сам – отговорил отец.

– Чести там не найдёшь, – сказал старыйкнязь. – Бесчестье одно, а дела не добьёшься. Без веча не переметнутся. Ана вече и мы приедем, небось рта не застегнут!