– Чайки плачут по нам над берегом Торсфиорда, –сказал Видга.

Домостройничал в семействе Лют. Всё слушалось его в избе,поднятой, между прочим, его же собственными руками, без сторонней подмоги. Самвыбирал подходящее место, сам клал посередине того места деревянный кружок,испрашивая знамения у Богов. А как забрались под деревяшку муравьи, самприрезал петуха, сам зарыл в основание дома лошадиный череп. Да и пошёл таскатьиз лесу загодя приготовленные брёвна, кладя венец за венцом… То-то заботприбавилось тогда Долгождане: не надселось бы на непосильной работеединственное чадо! С неё с одной, с деда да с мальца – какая помощь? Только чтонадрать на болоте сухого белого мха да проконопатить им стены.

Но Лют без особенных бед насадил на кровлю охлупень. А тампонемногу и вселились: на первую ночь заперли в избе курицу с петухом. И когданаутро те встретили их невредимыми, перенесли в новый дом прежнего домового,заманив его в стоптанный лапоть… И разожгли первый огонь от угольев, взятых встаром жилье.

Немало подивился сам князь Чурила Мстиславич, когда ехалоднажды лесом и завернул проведать. Игрушечкой стояла новенькая изба,украшенная резными причелинами, творениями деда Вышки. И на тёплой землянойкрыше, диво, уже покачивали головками цветы.

– Сам? – только и спросил Чурила. Ибо даже к немугордый Лют за подмогой не обращался…

Впрочем, жиреть его дому было особенно не с чего. Видга этопонял сразу. И на другой же день вытряс перед Лютом свой кошель:

– Просто так жить не стану, дело делать хочу.

Лют тогда подумал, подумал, да и пошёл сватать его к ЧурилеМстиславичу в молодшую дружину… Вернулся довольный: князь не отказал, велелтолько повременить. Крепко подозревал Видга, что Торлейв конунг советовался сего отцом. Но спрашивать не стал.

Никто ещё не переспорил судьбы.

И опоясал его князь новым мечом, дал копьё, длинный гардскийщит и даже коня. Со своим клеймом, со знаками на сбруе: памятуй. И береги…

Вечером, дома, Видга долго разглядывал и гладил новый меч. ИЛют впервые увидел на его лице усмешку. Он подошёл, и Видга щёлкнул ногтем поузору, положенному на крестовину и черен. Узор был урманский, заботливонаведенный Людотой по особому княжескому наказу. Видга сказал:

– У нас так украшают только женские застёжки. Добро,пускай это будет женщина… Я стану звать её – Змея…

Лют посмеялся. Синяки у обоих к тому времени началипроходить.

Гардская дружина жила своими законами. Но вот что для Видгинаполовину роднило её с прежней, так это отношение к вождю. Взять хоть Люта.Тот своего конунга любил воистину без меры. Если не как отца, то как брата.Почитаемого и грозного. Готов был за него и в воду, и в огонь… Но зато иревновал его ко всем. Даже к юной жене.

Видга в себе подобной любви пока не находил и потому наглаза князю особенно не лез. Вдосталь пришлось ему поскучать на морозе, накременецком забрале и у самого Нового двора… Вдосталь нагляделся он на заречныепросторы, на белые крыши, увенчанные розовыми столбами дымов… В одну сторонуредко глядел княжеский отрок Витенег: за Медведицу, на Урманский конец.

А так ему даже нравилось стоять на стене. Легко былоразмечтаться и представить, будто не деревянная башенка поскрипывала подногами, а заснеженный торсфиордский утёс. Правда, снежная даль не больно-топоходила на зимнее море. Но отчего не предположить, что просто случилсянеобыкновенный мороз… И то, приключись подобные холода дома, в Норэгр, неусомнились бы – пришла-таки великанская зима Фимбульветр, предвестница сумерекБогов…

– Я живу у Лютинга, ярлова сына, – сказал онСмирёнке, пришедшей к нему на забрало. – Я не знаю, задержусь ли я у негонавсегда. Но если надумаю уйти, так и ты тут не останешься.

Она держалась его по-прежнему крепко. Смотрела на него слюбовью и беспредельной уверенностью. Если уж он возьмётся её умыкнуть, самомукнязю их не поймать.

Жалея Видгу, она принесла ему два пирога с зайчатиной.Голодный отрок хотел было съесть один сам, другой припрятать для Скегги. Нопотом убрал в сумку оба. От конунга они с Лютом с пустыми животами не уходили.А дома был ещё Мал, и он тоже смотрел им в руки, когда они приезжали из города…

А вот стояния на княжеском дворе Видга скоро сталненавидеть. Причина тому была простая. Едва не в первый день его службы кконунгу приехал Халльгрим… Видга издали разглядел пегого коня и богатый, намеху, плащ… Знакомое было всё, до того знакомое! И закаменел княжеский отрок.Сыскал на другой стороне ворот сучок в обтёсанном бревне. И повис взглядом натом сучке, словно тонущий, схватившийся за ветку… И проплыл мимо пегий бокконя, проплыло отцовское стремя. И не видел он, как Халльгрим потянул поводья ипочти остановился, словно для того, чтоб заговорить. Но не остановился,проехал…

– Пока к мерянам не сходили, – сказал ВидгеЛют, – думал я, ты вроде Любима. Тот-то не в боярина! Даже лицом не похож.

Видге предстояло повторить Халльгрима до мелочей, и он этознал. Он спросил:

– А в кого ты?

Люту и впрямь не досталось ни тонких черт матери, ни суровоймужеской стати отца. Лицо у него было круглое, пропечённое солнцем до горшечнойкрасноты. Глаза от ветра с неизменным прищуром, ноги – кривоватые от седла. Лютответил гордо:

– Я в деда Добрыню!

Говорить об отцах не было большой охоты ни у него, ни уВидги. Потому рассказывали друг другу о дедах. Дедов оба знали по былям,которые, что ни год, всё больше походили на сказки. И рассказывали, сдержаннохвастаясь и присочиняя, блюдя каждый свою честь, один кременецкую, другойторсфиордскую. Видга припомнил тезку-пращура, того, что сам вытащил пять стрел,пригвоздивших его к дереву. И сказал: так мы выдёргиваем занозы!.. Лют поведалв ответ, как некий предок полных четыре дня шагал по зимним лесам, стянувтряпицами раны. И пришёл в Кременец, что и городом-то, не имея стены, тогда ещёне был. И умер на руках у молоденькой жены, успев лишь выдохнуть: ворогиблизко!

Деды стоили друг друга, внукам предстояло продолжить ихславу. Морозы-калинники ещё калили в лесу мёрзлые древесные стволы, когда вКременец прискакал помороженный, заиндевевший гонец…

Лют и Видга в тот день вместе стояли на страже в Новомдворе. Князь редко их разлучал. И на плечах у Видги была-таки мохнатая волчьякуртка, сшитая точь-в-точь как у берсерка Соти. Раскрытая пасть обрамляла лицо,лапы продолжались рукавами, со спины свисал хвост… И щит уже привычно оттягивалширокий ремень.

Что за гонец, отрокам знать было неоткуда. Да что им! Незнал, скорее всего, сам Чурила Мстиславич. Воина сняли с лошади, под руки увелив дом. И ещё до полудня уже из Кременца собрался и поскакал новый гонец. Дакакой – боярин Ратибор. Боярин отправился в Круглицу, а туда последние годыпросто так не ездили.