Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этих объяснений авторитетных марксистов правильным будет задать проф. Эйхенбауму, а также некоторым из его оппонентов вопрос: где и когда кто-либо из создателей марксизма и верных его теоретиков писал, что литература есть результат классовой борьбы в обществе? Нигде и никогда. Искусство родилось раньше классового общества – классовой жизни. Этим дается ответ на «коварный» (как думает проф. Эйхенбаум) вопрос, что будет с литературой в будущем бесклассовом обществе.
Будет то же самое, скажем мы, что было в доклассовом обществе: литература и искусство будут развиваться дальше (и мы надеемся, что еще более буйно, чем в классовом обществе) под тем же влиянием общественной жизни! Ведь нужно быть полным неучем в марксизме, чтобы думать, что в будущем социалистическом бесклассовом обществе искусство перестанет развиваться. Так может думать только человек, который считает, что вместе с классовым обществом исчезнет всякое общество, всякая общественная жизнь. Поскольку известно, марксизм никогда не пророчил смерти общественной жизни при социалистическом строе. До такого абсурда могут додуматься… только формалисты со своей теорией самостоятельной, как солнце и воздух, литературы…
Какая все же роль классовой борьбы в эволюции литературы? Та, что она [классовая борьба] дает новый материал для искусства и литературы, выдвигает новое содержание, а это новое содержание требует новой формы. Очень просто. Но это не так просто для формалистов, поскольку они же отбросили содержание и остались только с формой. Ясно, что в форме не отображается непосредственно классовая борьба, это и дало сомнительный повод формалистам в целом отбросить значение классовой борьбы в эволюции литературы. Считаю, что будет целесообразным еще раз сослаться на Энгельса, который в том же письме к Шмидту писал:
«Преобладание экономического развития в конечном счете также и над этими областями (философия и литература. – Примеч. авт.) для меня неоспоримо, но оно имеет место в рамках условий (здесь и дальше курсив автора. – Г. Б., А. Д.), которые предписываются самой данной областью: в философии, например, воздействием экономических влияний ‹…› на имеющийся налицо философский материал, доставленный предшественниками. Экономика здесь ничего не создает заново, но она определяет вид изменения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она производит по большей части косвенным образом…»[1549]
Эти слова Энгельса и нужно понимать так, что экономика не создает непосредственно ни новых философских систем, ни новых литературных форм; она добавляет только новый материал до того, что уже есть, а это добавление и вызывает изменения систем и форм. Как это происходит в действительности, это – «очень трудное дело», как говорит Плеханов, но для этого и существует наука, чтобы эти трудности перебороть. Безусловно, что в классовом обществе классовые отношения играют подавляющую роль, настолько подавляющую, что накладывают свой отпечаток на все сферы человеческой деятельности и творчества, но… они не являются единственным источником этой деятельности и творчества.
В теории полной самостоятельности литературы (подчеркиваем – литературы, а не истории литературы) – третий «грех» формализма. О том, как формалистам не хватает социологического анализа, как они выявляют свою беспомощность в попытках объяснить литературные факты, свидетельствует, помимо всего прочего, лекция проф. Эйхенбаума о современной русской литературе. Лектор констатирует такие факты: 1) дореволюционная литература пришла к определенному уровню поэтической техники, выработала определенный литературный стиль, например футуристы (Северянин, Маяковский) и другие. С точки зрения общей (читай: поверхностной) литературной эволюции, стиль футуристов был определенным шагом вперед, прогрессом; 2) современная русская литература, особенно (хотя и не исключительно) пролетарская (литература писателей из пролетариата), выявляет поворот назад к стилю, который преобладал в литературе перед футуристами, т. е. к ясной форме высказывания, к так называемому реализму в литературе.
Это явление проф. Эйхенбаум квалифицирует как регресс, реставрацию давно пережитых историей литературы форм творчества. По мнению проф. Эйхенбаума, в литературе революцию сделали футуристы, а социалистическая революция ничего для литературы не дала, даже наоборот – вызвала реакцию, реставрацию и т. п. Вот к какой абстракции приходит формализм! Проф. Эйхенбаум описывает и констатирует, он следит, чтобы формальная линия литературной эволюции шла все дальше как по маслу, и поэтому ему кажутся странными и непонятными, реакционными и «контрреволюционными» такие повороты назад в литературном стиле. Пробует ли проф. Эйхенбаум объяснить этот литературный факт? Даже не думает: «Наука объяснениями не занимается». Что же должен делать проф. Эйхенбаум с этими литературными фактами? Ведь отбросить их нельзя, иначе выйдет чистейший субъективизм. Проф. Эйхенбаум эти факты, ясное дело, не отбросит и о них в своей будущей истории литературы вспомнит, но он не даст ответа на законный вопрос читателя: почему так получилось, чем объяснить этот «регресс» в литературе? – он поставит штамп с подписью «реставрация» литературного стиля N-й эпохи и поставит точку.
Будучи формалистом, он не хочет видеть новых требований общественной жизни, которые создает новый класс, не хочет понимать, что этот новый класс своими писателями создает литературу для себя, что новая литература приспосабливается к новым общественным факторам, лучше сказать, отзывается на новую жизнь, получает новое содержание от нее, что требует и соответствующей формы. Новый класс требует в первую очередь ясности, осознанности новой жизни, новый класс хочет изучать эту новую, создаваемую им жизнь холодным взглядом исследователя, анализировать ее острым ножом ученого-анатома, и эта общественная психология нового класса, класса пролетариата, отображается в ясности форм в искусстве и в литературе тоже. Разве это есть реставрация старого стиля? Формально да, но в аспекте общественной жизни это явление – закономерный результат общественной эволюции.
А эта формальная эволюция современной литературы, которая пошла дальше по прямой линии после футуристов, – не является ли она только хвостиком того литературного стиля, который отображает настроения буржуазии? Я не собираюсь убеждать в этом, но может случиться, что разделы формальной истории литературы проф. Эйхенбаума и марксистской истории литературы поменяются местами. А это случится только как результат теории самостоятельной литературной эволюции.
Теория формалистов про самостоятельность литературных явлений привела их к своеобразной философии, которая должна ее [теорию] теоретически оправдать.
Согласно формалистам, литература «существует, потому что существует», существует точно так же, как солнце, дерево и воздух. Другими словами, литература как природное явление не имеет причины. Она сама для себя является причиной. Не стоит даже говорить, что такая философия кажется своеобразным плюрализмом и уже только поэтому противоречит философии марксизма – диалектическому материализму, который является в первую очередь монистической системой. У нас нет никакого желания полемизировать здесь
