Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подобная исключительная осторожность относительно «тематики» тем еще показательнее, что в литературе Запада, где формальный анализ разработан несравненно основательнее, совсем не наблюдается такой пуризм или неопределенность в отношении «тематики» и «психологии». Наоборот, в исследованиях немецких ученых момент характеристики «психологического действия» в произведении занимает ведущее место. Обратим внимание, например, на книгу О. Вальцеля «Проблема формы в поэзии»[1537], где при анализе литературных примеров «композиции действующих персонажей», т. е. моменту тематическому, уделяется больше всего внимания. Только в последнее время в работах некоторых русских ученых пробивается интерес к «тематике», например, последние работы Жирмунского свидетельствуют о том, что начинается период заинтересованности в тематике – в результате освобождения от опоязовских максим, с одной стороны, и под влиянием западноевропейской науки, с другой. В. Жирмунский напоминает об этой области изучения формы.
А. Слонимский в своей работе о Гоголе не может втиснуть свою тему в узкие рамки «формального» метода, как он его понимает, и с этой оговоркой выпускает книгу несомненно «формального» характера, в которой, однако, рассматривается «тематика»[1538].
Признаки симптоматичны. Сложность научной объективации элементов «тематики» как составной части формы литературного произведения состоит в изменчивости и неустойчивости ее (тематики – Г. Б., А. Д.) характеристик. «Психологичность» элементов «внутренней формы» заставляет быть очень осторожным в выводах в равной степени, когда имеем дело с тропом или с целыми сложными мотивами. Устойчивой классификации стилистических свойств литературного произведения у нас нет – речь идет, например, о способе разделения художественных образов на «звуковые», «обонятельные» и т. д., как это предложено в названной статье А. Белецкого, или об подвергнутых критике попытках ориентироваться на «внешнюю форму». Все это в равной степени не исчерпывает понятие «тематики» и поэтому не может быть единицей классификации. Единственным пока способом, который имеет некоторое научное подобие, является типизация элементов тематики на основании сравнения одного произведения с другими у определенного писателя или с творениями целой литературной школы.
Мы выделяем в них те мотивы, которые повторяются во всех произведениях, с целью рассмотреть все то, что может ощущаться как отдельный художественный мотив: пейзаж, способ изображения внешности героев, способы изображения душевного склада, способы связи действия и т. д. Одной из таких работ, которые имеют своим заданием охарактеризовать как можно более полно тематический момент в романтической школе, является работа В. Жирмунского «Пушкин и Байрон»[1539], где на основании изучения массового материала предоставлен детальный обзор характерных для романтизма приемов.
В любом случае научное обоснование всех этих проблем является делом ближайшего будущего.
Василь Бойко. «Формализм и марксизм (По поводу лекции проф. Эйхенбаума)» (1926)[1540]
Пришло время рассмотреть чуть ли не самый дразнящий вопрос, который вызвал такую острую дискуссию на лекциях проф. Эйхенбаума, а именно: про происхождение, классовый характер и будущее литературы. Как кажется, проф. Эйхенбаум считает, что в этом вопросе у него все козыри на руках. В начале статьи мы уже приводили аргументацию проф. Эйхенбаума. Мои замечания будут касаться аргументации как проф. Эйхенбаума, так и некоторых оппонентов, которые выступили в «защиту» марксизма. ‹…›
Считаем необходимым напомнить, что и создатели эволюционного метода (Кареев, Веселовский) достаточно ясно указывают на то, что эволюцию литературных форм можно понять только на фоне общественной эволюции; более того, именно последняя предопределяет изменение литературных форм. Мы видим, что уже эволюционисты – историки литературы и теоретики – предложили правильную общую формулу. Ошибки этих теоретиков заключаются в том, что они, особенно Кареев, видят стимул литературной эволюции в борьбе индивидуального начала с традицией, но не дают объяснения, откуда берется это индивидуальное начало. В этом нет ничего удивительного, потому что они идеалисты. Еще раз напомним, что об этой формуле эволюционистов современные эволюционисты-формалисты совсем забыли.
Первый упрек проф. Эйхенбаума марксистам направлен против «чужой мерки», с которой они подходили к изучению литературы, и против одностороннего взгляда марксистов, которые изучали только идейную сторону литературного произведения. Мы должны признаться, что этот упрек справедливый, если он касается тех историков литературы или литературных критиков, которые выдают себя за марксистов, a на самом деле изучают не литературу в целом, а только идейную ее сторону. Но про таких историков и критиков нужно сказать словами Плеханова, что они не марксисты, поскольку они предатели материальной критики: они ограничились «первым актом» критики и забыли о втором, а только один из этих актов (у псевдомарксистов или у формалистов) не является марксистским анализом литературы.
«Мне скажут, – пишет Плеханов, – что критик, берущийся за определение социологического эквивалента художественных произведений, легко может злоупотребить своим методом. Я это знаю. Но где же тот метод, которым нельзя было бы злоупотребить? Его нет и быть не может. Скажу больше: чем серьезнее данный метод, тем нелепее те злоупотребления им, которые позволяют себе люди, плохо его усвоившие. Но разве это довод против серьезного метода? Люди много злоупотребляли огнем. Но человечество не могло бы отказаться от его употребления, не вернувшись на самую низкую стадию культурного развития»[1541].
Таким образом, те критики, которые выдавали себя за марксистов, ввели в заблуждение проф. Эйхенбаума, потому что они «злоупотребляли» серьезным марксистским методом.
Между прочим, когда некоторые оппоненты обращали на это внимание проф. Эйхенбаума, последний беспомощно разводил руками и спрашивал: «Как же отличить настоящего марксиста от фальшивого?» Наивный вопрос!
Для этого нужно выучить марксизм: другого выхода нет. Это особенно необходимо сейчас, поскольку достаточно много таких псевдомарксистов затуманивают ясные профессорские головы. Кроме этого, доскональное изучение марксизма понадобится проф. Эйхенбауму не только для того, чтобы отличать настоящего марксиста от фальшивого: это очень полезная вещь в целом. Проф. Эйхенбаум как формалист очень тонко чувствует художественную сторону литературных произведений, а это как раз то свойство, которого нет у некоторых марксистов и на которое уже давно указывает Плеханов.
«Трудное это дело, – читаем у него, – объяснить весь исторический процесс, последовательно держась одного принципа. Но что прикажете? Наука вообще не легкое дело ‹…› самые лучшие знатоки „струны“[1542] окажутся подчас бессильными, если не будут обладать некоторым особым дарованием, именно художественным чутьем (здесь и дальше курсив Плеханова. – Г. Б., А. Д.). Психология приспосабливается к экономии. Но это приспособление есть сложный процесс, и, чтобы понять
