длинную выписку, но она прекрасно объясняет разницу между научным и догматичным подходами к литературным явлениям. Скажем просто, метод совсем не нуждается в определении «формы» и «содержания» как неких вневременных и внепространственных субстанций, точно так же в физике систематизация природных сил обходится без определения материи или в психологии описание психических рефлексов обходится без определения понятия «души». Конечно, по мере углубления исследований, по мере уточнения метода все больше обретает контуры объект со всеми его свойствами, но в истории литературы они только намечаются, поэтому, принимая определенные рабочие гипотезы в качестве исходной точки, мы не можем смешивать их с природой самого объекта во всей его многогранности.

Основной тенденцией науки о литературе, по словам В. Жирмунского, является установление «законных областей», дифференциация литературного факта. Это и есть, собственно, поиск объекта истории литературы.

В поисках этого объекта, в поисках своего предмета наука о литературе прошла трудный путь и до сих пор еще не поднялась на уровень точной дисциплины, хотя в последнее время уже достигнуто немало в изучении некоторых специальных проблем.

Общую линию ее развития можно охарактеризовать как медленное разграничение элементов литературного факта, постепенное освобождение от той аморфности и невыразительности, которые были присущи литературному произведению в оценке старых методологических школ. Наше время в науке о литературе является моментом крайнего размежевания элементов литературного факта и первых несмелых попыток их синтетического объединения. Но эти попытки еще далеки от своего окончательного завершения, поэтому и научная система истории литературы только намечается и является пока недостижимым идеалом.

Понимание литературного произведения до недавнего времени отмечалось крайней неопределенностью и, так сказать, отсутствием принципиального подхода. Достаточно просмотреть работы и учебники истории русской и украинской литературы, чтобы наглядно в этом убедиться.

На литературное произведение смотрели как на неотъемлемую свою собственность и историк, и публицист, и юрист, и всякий другой представитель «смежной специальности» – в зависимости от того, насколько в литературном произведении ощущалась необходимость, насколько оно могло служить иллюстрацией для уяснения какого-либо явления в той или иной области науки или общественной жизни. Подобное «международное» положение литературы не могло способствовать ее развитию как научной дисциплины. Несложно заметить, что такой взгляд на литературу как универсальный фактор усвоили и историки литературы, исследования которых отличались только смещением симпатий – либо к социологии, либо к этнографии, либо к публицистике.

Наиболее выразительной чертой старых учебников по литературе следует считать уклон в сторону публицистики, стремление оценивать общественное значение деятельности писателя, его роли в раскрытии разных болячек современности и в пробуждении моральных инстинктов. Типичным примером такой работы по литературе является, например, «История украинской литературы» С. Ефремова[1522]. В предисловии автор четко высказывает мысль, что значение литературного произведения определяется его идеологическим влиянием в обществе, его ценностью как орудия борьбы. Нет сомнения, что литература имеет огромное общественное значение, иногда становясь в руках определенной общественной группы единственным орудием борьбы, как это было, например, на Украине на протяжении ХІХ века. Но подходя к рассмотрению литературных явлений только под углом их идеологического значения, историки литературы рисковали потерять объект своего изучения, что иногда случалось, поскольку, в конце концов, не только произведения художественной литературы имеют такое значение – подобное идеологическое влияние имели и имеют публицистические произведения, разные научные и полунаучные исследования в области того же обществознания и т. д. Каким же образом можно отделить литературные явления, когда они своими главными чертами ничем не отличаются от публицистики и социологии как особой формы человеческого творчества? Блуждая, таким образом, по разным «родственным областям» историки литературы попали в итоге в заколдованный круг, откуда был единственный выход – «примеряться к местности». Поэтому при определении объекта истории литературы случались и продолжают случаться такие недоразумения, когда к ней причисляют все письменные памятки без оглядки на их формальную разницу. Такой, например, является энциклопедическая работа «Курс русской литературы» В. Келтуяла[1523], где к литературным памятникам причисляются и «хроники», и «летописи», и работы по естествознанию – «Физиолог», и т. д. Такой же характер имеют и другие учебники литературы, хотя следует отметить, что подобный принцип энциклопедичности не выдерживается до конца: по мере приближения к нашему времени границы объекта литературы постепенно сужаются, и уже при рассмотрении явлений литературы ХІХ века анализу подлежат только произведения художественной литературы.

Общий характер работ по литературе был таковым, что их было бы лучше определить как учебники по истории культуры в гуманитарном, так сказать, аспекте, где «научность» проявлялась в палеографическом, филологическом исследовании старых памятников и в установлении исторических обстоятельств возникновения литературы Нового времени – биографии писателя, даты написания произведения и т. д. – без минимальной попытки дать описание литературного процесса. (Конечно, если не считать таковым описанием обширный комментарий о «духе» времени, о высоком этическом значении определенного писателя, наконец, хвалебные панегирики красоте его произведений и т. д.)

В лучшем случае солидные исследования по литературе с историческим подходом к литературным фактам имели характер не истории литературы, а истории общественной мысли, где обычно изображалась картина развития идеологии определенной группы общества в определенную эпоху. Причиной размытого понимания содержания науки, главным образом, стало запутанное представление о природе литературного факта, чисто реалистический подход к литературному произведению как к «зеркалу», которое отображает действительность. Подобную оценку сущности литературных явлений нужно считать периодом наивного реализма в развитии науки о литературе, что является неправильным не только в отношении к литературе, но и в целом есть результат непонимания природы исторического процесса. Нет сомнения, что с точки зрения, например, марксистской теории – теории диалектического развития общества – подобный взгляд не выдерживает никакой критики. Конечно, литературное произведение «отображает» жизнь, но эта жизнь строится по «образу и подобию» своего творца, взгляды и фантазии которого не имеют общеобязательного характера.

Подобное положение вещей сохранялось почти без изменений до наших дней, несмотря на то, что уже в ХІХ столетии появились теоретические работы по литературе, в которых все основные положения историко-литературной науки поддавались обстоятельной и решительной критике.

Такой хронологически первой нужно считать «психологическую» школу в литературе, ярким представителей которой на Украине был А. Потебня.

В работах самого Потебни и его учеников впервые обозначилась тенденция к объективной дифференциации элементов литературного произведения и правильного решения вопроса их взаимоотношения. Мы не будет подробно останавливаться на системе А. Потебни, поскольку она нашла всестороннее освещение в работах его учеников; заслуги его системы для развития науки о литературе представлены в специальных статьях. Значение его теоретических достижений в прояснении литературных фактов состоит в их приближении к общим явлениям языкового процесса (слово и литературное произведение – проявления одного порядка) и в уточнении формального момента как фактора, который отличает литературное