Покончив с сусликом, волк нехотя побрел дальше вдоль берега в сгущавшихся сумерках — а вдруг повезёт и удастся поживиться ещё чем-либо. Но теперь это уже не столь важно на сегодня.

Из-за скал со стороны острова Хортица медленно, величаво поднялась полная луна, высветив на зыбкой поверхности Старого Днепра причудливо извивающуюся серебристую дорожку. Одна за другой засияли звезды и беззвучно заиграли тусклым мерцанием на черном небе. Стало прохладно и тихо. Над самой водой бесшумно закружили летучие мыши, порой издавая скрипящие звуки, словно кто-то невидимый время от времени царапал в темноте по стеклу ножом. Из густой травы донеслись грустные переливы трели сверчка. Ему ответил второй, затем третий, четвертый… Где-то на середине Днепра вскинулась рыба, и луна осветила искристый фейерверк брызг и расходящиеся круги.

Волк взошел на пригорок и остановился на его вершине, словно завороженный белесым холодным блеском полной луны. Он высоко поднял морду и завыл. Одинокая заунывная волчья песня поплыла по холмам, по кустам, по оврагам, по скалам. Потекла вдоль берегов по водной ряби, донеслась до затихающего села Хортица, на окраинных дворах растревожила собак, и они отозвались отрывистым отдаленным лаем. Волк замолк и замер, прислушиваясь к вечерним шорохам. Над головой все сгущалась июльская ночь, а он стоял и стоял на холме, бесцельно устремив взгляд в густую темень, не замечая хода времени. И время пред ним словно остановилось.

Юлий Гарбузов

7 ноября 1999 года, воскресенье

Харьков, Украина

2. Ампиров

Резко, пронзительно прозвенел звонок, и наш поток, оправдывая это слово, потёк в аудиторию слушать очередную лекцию по ТОРу, как тогда сокращенно именовали «теоретические основы радиотехники» — самый сложный предмет, которым старшекурсники вечно пугали младших. Пугали заслуженно, ибо ТОР включал в себя колебательные цепи, сигналы, спектры, нелинейные явления и тому подобные заморочки, на которых зиждилась вся радиотехника конца пятидесятых — начала шестидесятых.

Нашему «торовику» было 42 года, но читал он этот курс, да и лекции вообще, всего второй раз в жизни, только-только защитив кандидатскую диссертацию, выполненную, как тогда у нас было принято, определённым рабочим коллективом. Знал он предмет, прямо скажем, пока что неважнецки. Читая, поминутно заглядывал в конспект, который с претензией на юмор именовал «святцами». Мы откровенно потешались над ним. И он смиренно терпел наши измывательства, ибо мы часто ловили его на незнании того или иного положения читаемого предмета, на ошибках в математических выкладках и прочих огрехах. Но, в принципе, все прекрасно понимали, что Александр Тимофеевич Цымбал — добрейшей души человек и обладает достаточным потенциалом, чтобы освоить на зубок и ТОР, и прочие дисциплины этой грозной кафедры, что для него это всего лишь вопрос времени. Знали, но измывались с жестокостью, свойственной только молодым.

После звонка прошло уже минут десять, а доцента Цымбала всё не было. Шумели, как никогда.

— Ну, что, пойдём домой?

— Айда в столовую!

— Чего мы ждём? Лекции не будет, вот увидите!

В это время Санька Брус, староста нашего потока, протиснулся между рядами и вышел в коридор. Это был дородный парень, прошедший службу на флоте, сознательный, высокоидейный и, конечно же, коммунист. Мой друг Латыщенко выглянул из аудитории вслед за Брусом.

— На кафедру побежал, лошадь! Нет бы — смотаться!

— Да как же так? Оне же парте-эйныя, шибко созна-ательныя, учиться на инженера сюда пришли, а тут на тебе — лекция пропадает, а надо коммунизм строить, — бубнил вечный оппозиционер Ленька Лабунец.

Некоторые уже начали складывать вещи, чтобы слинять, но тут с командирским видом вошёл Брус, остановил уходящих и, подняв руку, прокричал:

— Спокойно, товарищи! Цымбала вызвали в обком — едет в командировку в Монголию! Но лекция будет! По ТОРу!

— Когда?

— Сейчас! Читать будет сам Ампиров, ясно? Так что все остаются на местах — никто не уходит!

Аудитория недовольно загудела.

— А чего это Цымбала — в Монголию? — удивился Латыщенко.

— На место Цеденбала, — сострил Лабунец.

Быстрыми, нервными шагами в аудиторию вошёл полноватый человек среднего роста в старомодных черных очках с круглыми стёклами, со светло-русыми волосами, подстриженными ёжиком. Рубашка на нём была явно не первой свежести, а костюм — давно не знавший глажки, с вытянутыми на коленях брюками, и на локтях — рукавами пиджака. Лицо его было круглым, одутловатым, с гримасой презрения и отвислой нижней губой. Встретив такого на улице, его можно было принять за заведующего овощной базой, колхозного агронома из выдвиженцев с неполным высшим или директора рынка. А старшекурсники с упоением уверяли, что он уже без пяти минут доктор технических наук, неоднократно бывал за границей, в совершенстве знает английский, немецкий и французский. Чуть ли не бог в теории и практике радиотехники, выстроил огромный полигон, создал колоссальную кафедру и командует ею профессионально, со знанием дела, талантливо и умело, хотя ему всего тридцать девять лет. В общем, мы смотрели на него с благоговением, а я думал, как обманчива может быть внешность. Я видел его впервые, а партийные студенты и прочие активисты с гордостью говорили, что знакомы с ним лично и чуть ли не за ручку здороваются. Но это была особая категория людей — которым всегда «всё по плечу».

— Здрдавствуйте, — чуть картавя и гнусавя произнёс он, глядя в пустоту. И аудитория затихла.

Я буквально заглядывал ему в рот, впервые видя перед собой столь значительного человека. Все профессора математики, физики, электротехники, металлургии и прочие казались пешками по сравнению с Ампировым. Шутка ли — быть не только теоретиком, но и воплотить всё разработанное в жизнь! А полевая лаборатория чего стоит! Она была создана под 1957 — Международный Геофизический Год, о котором я столько читал в «Науке и жизни», «Технике — молодёжи», «Знании — силе», «Природе», «Астрономическом календаре»! Об МГГ столько говорили по радио, писали в газетах и журналах! Особенно к такой знаменательной дате, как сорокалетие Великой Октябрьской Социалистической Революции. А тут — вот он, передо мной, живой участник всех этих работ. А ещё по секрету старшекурсники говорили, что он занимается не только распространением радиоволн, исследованиями ионосферы и радиоастрономией, но и ведёт массу закрытых работ по линии Минобороны. Даже присутствовал при испытаниях ядерного оружия! Вот бы на какую кафедру распределиться после защиты диплома! Но такое счастье, видимо, не для меня. Туда, говорят, берут только суперотличников, талантливых, трудолюбивых, высокоидейных, да к тому же ещё и предпочтительно партийных и непременно харьковчан. А у меня — отец пропал без вести где-то под Вязьмой в сорок первом,