президенты пора. Вот только акций у него маловато. Подкупать бы по мере сил и возможностей, стремиться к завладению контрольным пакетом. На жизнь им, слава Богу, пока хватает, а избыток денежек можно в акции вкладывать. Они и про черный день сгодятся. Надо будет нажать на Глеба, чтобы к росту стремился, а не сидел самодовольно на месте, как пень.

Ее размышления прервал щелчок дверного замка. Вернулся с работы Глеб, изможденный как никогда. Катя радостно кинулась ему на шею. Прохладно поцеловав жену, он ушел переодеваться. Приняв душ, вышел в кухню, где на столе стоял заботливо приготовленный свежий ужин. Сев напротив жены, он придвинул тарелку с красиво украшенным салатом из свежих овощей, но так и не попробовал. Не было аппетита.

— Спасибо, Катюша, мне что-то не хочется. Я потом.

Он отодвинул салат и встал. Во всем теле ощущалась ломота. Без причины мутило.

— Что с тобой, Глеб? Ты слишком много работаешь. Тебе бы в отпуск на пару недель, к теплому морю.

— Да, я устал. Неважно себя чувствую. Приболел, видимо.

Катины слова его почему-то раздражали. Глеб пошел в гостиную и прилег на диван. Включил телевизор, прогнал несколько каналов. Ничего интересного — все только действовало на нервы. Он выключил телевизор и погасил свет. Лег на спину и вытянулся во весь рост. Дискомфортно. Как ни ляг, все неудобно. Ныло в правом подреберье. Уже месяц, как он почувствовал эти боли, особенно после жирной пищи. Печень? Откуда? Надо провериться.

— Глеб Николаевич, как вы себя чувствуете? — спросил лечащий врач прямо с порога. Он пришел раньше обычного — до обхода. Из-за его спины выглядывала бледная Катя.

— Если честно, то неважнецки, Дмитрий Палыч.

Легким движением руки врач отстранил ноги Глеба и присел на край кровати, перелистывая свои бумажки.

— Тут… понимаете, какое дело… Прибыли результаты ваших анализов, в том числе и на биопсию…

Глеба обдало жаром с головы до ног.

— Ну, и как?

— К сожалению… ничего утешительного, дорогой Вы мой Глеб Николаевич. Сомнений нет. У вас рак… — в полголоса сказал врач, опустив глаза.

Как смертный приговор. За его спиной беззвучно заплакала Катя.

— Успокойтесь, — обратился к ней Дмитрий Павлович. — Не расстраивайте его. Нужна срочная операция, — угрюмо добавил он, обратившись в сторону Глеба.

— Что ж, — Глеб с трудом напялил на лицо улыбку, — операция, так операция…

— Как я понял, Вы согласны. Так?

— Мне больше ничего не остается, кроме как согласиться. Когда?

Врач встал с кровати, поправил на шее фонендоскоп и, выходя из палаты, бросил, как бы невзначай:

— Я Вам позже скажу. Пока.

Катя в слезах припала к груди мужа.

— Глебушка, дорогой мой… Ты только крепись и верь в удачу. Все будет хорошо… Вот увидишь… Здесь врачи свое дело знают… Обязательно помогут! Я все продам, но тебя вытащу! Клянусь!

Лодка плавно скользит по воде, легко покачиваясь на волнах. Качка небольшая, но Глеба от нее все же поташнивает. По берегам громоздятся серые глыбы гранитных скал. Глеб хочет посмотреть, нет ли впереди препятствий, но видит только белое полотно паруса. Глеб сменяет галс, но парус, как и прежде, закрывает все поле зрения. Сквозь парусину просвечивает размытое пятно ослепительно яркого солнца. Глеб жмурится, чтобы сфокусировать изображение, и видит, что перед ним вовсе не парус, а потолок, под которым горит яркая матовая лампа. Его слегка тошнит. Он опускает взгляд и видит Катю в белом халате. Она широко улыбается. Глеб улыбается в ответ.

— Глеб! — радостно вскрикивает она. — Наконец-то! Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — отвечает он, с трудом шевеля губами. — Только что видел себя на Днепре. На лодке… Под парусом…

— К лету поднимешься — поплаваем на лодке. Под парусом…

Катин голос дрожит, она отворачивается. Входит озабоченный Дмитрий Павлович.

— Услышал вашу беседу и решил заглянуть на минуту. Как дела, Глеб Николаевич?

— Отлично. Что со мной, доктор?..

— Все хорошо. Мы Вас прооперировали, — скороговоркой отвечает врач.

У Глеба нет сил продолжать разговор, и он закрывает глаза.

— Катя, оставим его. Он устал, пусть поспит, — слышит он голос врача.

На Глеба неудержимо наползает сон. Он слышит, как Катя с доктором выходят из палаты. Но что-то ему мешает до конца погрузиться в сон. Это тихий разговор, доносящийся из коридора.

— Дмитрий Павлович, неужели ничего нельзя сделать? — сокрушенно говорит Катя.

— К сожалению. Внутренние органы сплошь метастазированы. Обещаю сделать все, что можем. Скажу откровенно: спасти его может только чудо. Но чудес, Вы знаете…

Сердце Глеба вздрагивает, и сон отскакивает. Все ясно. Его дни сочтены. Надежда только на чудо. Но… откуда ему взяться, этому чуду?.. Быть может, помог бы талисман Собьеского… Но… он, к сожалению, покоится на дне реки. Зачем, зачем он выбросил его? Какой глупец! Он всегда спешил с принятием решений, даже очень важных. Теперь можно только сожалеть, время вспять не повернешь. Но скорее всего, действие шумерского кулона — это туфта. Да, да, несомненно, туфта! Собьеский, помнится, говорил: «Алмаз начнет на Вас работать лишь после того, как Вы признаете его своим, после чего Вы уже не сможете его ни продать, ни передать кому-то другому, ни выбросить». А ведь он выбросил! Что уж тут думать — чушь это несусветная. А все же… если бы кулон был при нем, у него сейчас была бы надежда. Хоть и призрачная, но надежда. Однако…

Сон одолевает Глеба, и он проваливается во всепоглощающую бездну.

Катя протирала лицо мужа влажной салфеткой, и в это время он открыл глаза и улыбнулся.

— Катюша… — прошептал он.

— Боже мой, Глеб! Наконец-то! Радость ты моя! Ты три дня метался в бреду. Боялась за тебя…

— Попить бы…

Катя поднесла к его рту прозрачную бутылочку с трубочкой и сдавила с боков. Глеб сделал несколько глотков.

— Спасибо, Катенька. Мне легче. Говорю без усилий.

— Слава Богу. Сейчас позову Дмитрия Павловича. Он просил это сделать, когда ты придешь в себя.

Она вышла и вскоре вернулась с врачом. Тот присел на край кровати и задал дежурный вопрос:

— Как себя чувствуете, Глеб Николаевич?

— Да вроде бы лучше. Вот — говорю без напряжения.

— Вижу.

Привычно взяв Глеба за руку, он проверил пульс. Достал из кармана тонометр, измерил артериальное давление. Затем откинул одеяло и отодрал пластырь, закрывающий послеоперационный разрез.

— Что ж, заживление идет неплохо. Сейчас пришлю сестричку, она вам заклеит рану и поставит капельницу. Поспите еще немного. Дальше — по результатам. Главное — держаться петухом.

Врач вышел, а Глеб с горечью подумал: «Зря, братец, комедию ломаешь. Петухом — это, конечно, хорошо. Но толку-то? Я ведь знаю,