Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он начал уже было засыпать, когда в кармане пиджака, висевшего рядом на стуле, застрекотал мобильник. «Кого там в такую рань мордует нелегкая?» — подумал он с досадой и не спеша достал очки, чтобы рассмотреть, кто звонит. Звонил Захарченко.
— Алло…
— Ты, Глеб?
— Да, Юра. Привет. Тебе что, не спится после вчерашнего корпоратива?
Захарченко пропустил эту реплику мимо ушей.
— Глеб, у нас проблемы.
— У нас всегда проблемы… — отшутился было Глеб, но Захарченко не дал ему договорить.
— У нас серьезные проблемы, Глебушка. Очень. Особенно — у тебя. На «Трансконтроле» авария. Загнулась энергосистема. Остановилось производство. Это твой участок работы, Глеб. За тобой выехала машина. Подготовься по возможности — и на завод. Я туда уже еду. Будем разбираться.
Меланчук вскочил, как ошпаренный. Кое-как приведя себя в порядок, он вскипятил немного воды, заварил крепчайший кофе и, обжигаясь, выпил чашку бодрящего напитка без молока и сахара. Есть после вчерашнего не хотелось. Надо оставить Кате записку. Раскрыв блокнот, он выхватил из пиджачного кармана ручку, но она не писала. Чертыхнувшись, отшвырнул ее и принялся искать новую. Опять мобильник.
— Да!
— Глеб Николаевич, это Андрей. Водитель. Жду вас у подъезда.
— Я готов, Андрюша! Две минуты. Сейчас спущусь.
Отыскав, наконец, ручку, способную кое-как писать, Глеб нервным почерком нацарапал записку:
«Катюша, милая! У меня неприятности: на заводе авария. Вынужден срочно уехать на разборку. Возможно, приеду поздно. Постараюсь позвонить. Нежно целую. Глеб.»
Вернулся Меланчук в начале одиннадцатого вечера. Катя еще не спала. Глеб привычно чмокнул ее в щечку и ощутил, будто целует каменное изваяние. Молча переодевшись в домашнее, направился в ванную. Принял теплый душ.
Настроение было — хуже некуда. Все складывалось не в его пользу. Это он подписал акт контроля, а установка сгорела. Наскоро созданная комиссия единодушно решила, что наиболее вероятно межвитковое замыкание. А ведь он скрупулезно тестировал. Результаты были в пределах допусков, и свидетельство тому — протоколы. Тем не менее, факты — упрямая вещь. Где-то что-то он упустил. Конечно, он потребовал полной экспертизы, но вряд ли она выявит что-то, могущее его оправдать. Тогда его выгонят с треском, и об устройстве на работу по специальности нужно будет забыть навсегда. Тут и Захарченко не прикроет, да и не захочет это делать. Виноват-то он и никто другой.
Вот и кончилась его блистательная карьера «на излете». Теперь он на собственной шкуре познал, что «чем выше взлет, тем тягостней паденье». Везение долго продолжаться не может. Оно изменчиво. Удача — дама красивая, но избалованная, капризная. Сегодня она улыбается тебе, а завтра — кому-то другому, быть может, твоему врагу.
Выйдя из ванной, Глеб направился в кухню, где на столе уже стоял ужин. Катя сидела молчаливая и хмурая. Не проронив ни слова, он начал есть, хоть аппетита не было. Допив чай, он подошел к Кате, чтобы поцеловать, но она отстранилась и посмотрела на него глазами, полными слез.
— Глеб… сядь, пожалуйста, на минутку. Я хочу с тобой поговорить, — сказала она тоном, не предвещающим ничего хорошего.
Он послушно сел и уставился в пол.
— Говори. Я весь — внимание, — едва слышно произнес он.
— В наших отношениях нужно что-то изменить, — она посмотрела на него с отчаянием. — После перехода на новую работу ты все больше забываешь о том, что у тебя есть дом, какие-то семейные обязанности, я, наконец…
Катя заплакала. Утерев слезы краем белоснежного передника, она продолжила:
— Ты думаешь только о работе, подолгу там засиживаешься, являешься заполночь, притом нетрезвый… Я сутками тебя не вижу! Я не рада твоим деньгам и с тоской вспоминаю время, когда ты работал на заводе. Мы еле сводили концы с концами, но в доме были мир, лад и согласие. Теперь же ты пьешь, гуляешь, живешь в свое удовольствие. А от меня пытаешься прикрыться необходимостью присутствия на этих ваших «деловых корпоративах», как будто там без тебя вода не освятится. Ты думаешь, я не знаю, например, о твоем вчерашнем приключении с этой блондинкой?
Глеба, как кипятком ошпарило.
— Катюша, милая…
— Не называй меня Катюшей, да еще и милой! Это лицемерие, ложь! — вскричала она в гневе.
— Не знаю, Катя, кто тебе дает такую информацию, но если это мужчина, то он — форменный негодяй, а если женщина — последняя сплетница и сволочь. Кто-то пытается вбить между нами клин. И все из зависти! Люди позавидовали нашему счастью, моему карьерному взлету, таланту и везению! И вот — назавидовали…
— Чушь! Ты наперед, задолго до начала вчерашней вечеринки знал, что каждому из правления заранее приготовили по проститутке. И охотно клюнул на эту наживку! А я сижу здесь одна… как соломенная вдова…
Катя заплакала навзрыд, закрыв лицо передником.
— Успокойся, Катя. Больше, думаю, не будет у меня никаких «корпоративов». На заводе случилась авария, и все уверены, что по моей вине. Завтра начнут работать эксперты и, скорее всего, вышибут меня из фирмы к чертовой бабушке. Мне очень тяжело сейчас. Я так надеялся на твою поддержку, а ты, как и все, пинаешь меня под зад. Дома, по идее, должны сниматься всякие напряги и стрессы, а у меня…
— Прекрати плакаться! Разжалобить меня хочешь! Вместо мужества жалостью пронять пытаешься! Фу, как ты противен мне сейчас!
Она подхватилась и, сотрясаясь от плача, убежала в спальню.
За всю ночь Глеб не сомкнул глаз. В голову лезли самые скверные мысли. Он ощущал себя на краю пропасти без точки опоры. Как он все же одинок в этой жизни, полной неудач и огорчений! Надо же было случиться этой проклятой аварии, когда он был на самом гребне волны удачи. А дальше — все лавиной. Захарченко, разумеется, сразу в кусты. Тут еще эти сплетники откуда-то взялись на его голову. Из-за них и Катя отвернулась. Он, вообще-то, считал ее более стойкой, а она после первого же удара сломалась. По закону жизни беда в одиночку не приходит, одна идет и другую за собой ведет. Что поделаешь —
