— Надо было свезти ее в больницу, — сказалаМэгги, — там бы она выздоровела.

— Принцесса всплакнула немножко, самуючуточку, потом вытерла глаза, вышла из кареты на том самом месте, где выходилапрошлый раз, и подошла к двери. Теперь уже некому было глядеть на нее, и ей нена кого уже было глядеть, поэтому она вошла в хижину и принялась искать тень.Но сколько она ни искала, так и не нашла ничего; и тогда она поняла, чтомаленькая женщина говорила правду. Ее воспоминание не грозило смутить ничейпокой, оно вместе с нею сошло в могилу, и вместе с нею спит там теперь вечнымсном. Вот и вся сказка, Мэгги.

Последние лучи солнца ударили, видно, прямо вглаза Крошки Доррит, так что ей даже пришлось закрыться от них рукой.

— А она была уже старая? — спросила Мэгги.

— Кто — маленькая женщина?

— Угу.

— Не знаю, — ответила Крошка Доррит. — Но дажеесли бы она была совсем дряхлой старушкой, от этого ничего не изменилось бы.

— Ну, все-таки, — сказала Мэгги. — Хотя,может, и вправду не изменилось бы. — И задумалась, уставясь куда-то в пустоту.

Она так долго сидела неподвижно, с застывшимвзглядом, что в конце концов Крошка Доррит, желая вывести ее из оцепенения,встала и выглянула в окошко. По двору в эту минуту проходил Панкс; он поднялголову и подмигнул ей уголком глаза.

— Это кто такой, маменька? — спросила Мэгги,которая уже успела подойти и стояла рядом, опираясь на плечо Крошки Доррит. — Ячасто его тут встречаю.

— Говорят, он угадывает будущее, — сказалаКрошка Доррит. — Но сомневаюсь, часто ли ему удается угадать даже прошлое илинастоящее.

— А прошлое или настоящее принцессы он бы могугадать? — спросила Мэгги.

Крошка Доррит, задумчиво глядя в темнеющийпровал двора, покачала головой.

— А крошечной женщины? — спросила Мэгги.

— Нет, — сказала Крошка Доррит, и лицо ее яркозапылало в лучах заката. — Пойдем, довольно нам стоять у окна.

Местом личного жительства мистера Панкса былПентонвилл, где он нанимал квартиру в третьем этаже у одного джентльмена,причастного к юридической профессии, но занимавшегося делами не слишкомкрупного масштаба; в контору этого джентльмена вела дверь, расположенная позадипарадной двери и снабженная пружиной, отчего она, отворяясь, хлопала точнодверца капкана; а на фрамуге парадной двери было выведено: Рэгг, ходатай поделам. Поверка счетных книг и взыскание долгов.

Скрижаль, на которой была начертана этанадпись, величественная в своей суровой простоте, осеняла палисадник,отделявший дом от проезжей дороги, крохотный клочок пересохшего грунта, гдедва-три деревца чахли в придорожной пыли, уныло склоняя долу почти серыелистья. Учитель каллиграфии, занимавший второй этаж, украсил ограду палисадникавставленными в рамки под стекло образцами почерка своих учеников до и послешестимесячного курса обучения. (Для большей наглядности в первом случае всемладшее поколение учительского семейства дружно трясло стол, а во второмрешительно изгонялось из комнаты.) Квартира мистера Панкса состояла из однойпросторной комнаты, причем в условиях было предусмотрено право квартиранта ввоскресные дни получать у квартирохозяина завтрак, обед, чай и (или) ужин, позаранее разработанному подробному прейскуранту и с обязательствомсвоевременного предупреждения; для осуществления какового права мистер Панксдолжен был в соответствующие часы являться к столу, за которым принимали пишумистер Рэгг и мисс Рэгг (дочь последнего).

Мисс Рэгг была обладательницей небольшогосостояния, которое приобрела вместе с почетом в округе благодаря глубокойсердечной ране, нанесенной ей пожилым булочником, проживавшим здесь же пососедству, и при посредстве мистера Рэгга привлеченным ею к суду за нарушениеобещания жениться. Булочник, на которого адвокат мисс Рэгг обрушил целую лавинуобличительного красноречия общей стоимостью в двадцать гиней (из расчетапримерно по полтора шиллинга за эпитет) и которому пришлось уплатить сполнавсе, что с него требовали, до сих пор подвергался травле со стороныпентонвиллских мальчишек. Зато мисс Рэгг, охраняемая могуществом закона,получив чистоганом за причиненный ей моральный ущерб и поместив полученное вгосударственные ценные бумаги, пользовалась всеобщим уважением.

В обществе мистера Рэгга, чья круглаяфизиономия, такая белая, словно она давно уже утеряла способность краснеть,была увенчана всклокоченной желтой шевелюрой, напоминавшей облезлую швабру, и вобществе мисс Рэгг, у которой все лицо было в больших палевых веснушках, аволосы висели жидкими косицами того же соломенного цвета, что и у ее родителя,мистер Панкс уже несколько лет обедал почти каждое воскресенье, а кроме того,еще иной раз и на неделе пропускал вечером стакан-другой портеру, закусываяхлебом и голландским сыром. Мистер Панкс был одним из немногих холостяков, неиспытывавших страха перед мисс Рэгг; он успокаивал себя двумя соображениями:во-первых, что «второй раз номер не пройдет», и во-вторых, что он «невеликадобыча». Защищенный этой двойной броней мистер Панкс пофыркивал на мисс Рэггвполне беспечно.

До недавнего времени мистер Панкс только спална своей пентонвиллской квартире и никакими другими делами не занимался; но,став предсказателем будущего, он теперь часто до глубокой ночи просиживалзапершись с мистером Рэггом в его тесной конторе, а потом еще долго жег свечу усебя в комнате. Хотя его обязанности хозяйской мотыги отнюдь не уменьшились — аесли их можно было уподобить ложу из роз, то разве только по количеству шипов,— у него, видно, завелась какая-то новая забота, непрестанно требовавшая еговнимания. Освободившись вечером от Патриарха, он тотчас же брал на буксирдругое, неведомое судно, и пускался в плавание по новым водам.