– За что?!

– О, девочка, уверяю тебя, было за что! Спроси у Рианнон, если угодно.

…Едва я нанес удар по кремневой щетине кабана, мой меч вспыхнул огнем и сгорел дотла за пару мгновений. И тут я понял, что был глупцом и позволил ей обратить мое собственное колдовство против меня.

Тогда Гваллгоэг, и Хуарвар, и оба Хира набросились на меня, беспомощного, словно человек, и связали веревкой, которую сплела она. Они волокли меня, осыпая насмешками, а мне оставалось лишь проклинать мою гордость: я сам позвал их на эту охоту, хотя знал, что любой из четверых не упустит случая метнуть копье не в кабана, а в меня. Но я считал себя сильнее их всех вместе взятых… да так оно и было бы, если бы не ее хитрость.

Они тащили меня, и я чувствовал, что ее веревка, словно огромная пиявка, вытягивает из меня ту силу, что еще оставалась после потери меча.

Они бросили меня к ее ногам. Я встал (хоть и нелегко встать, когда скручен от плеч до лодыжек) и сказал ей:

– Я считал себя коварнейшим в Аннуине, но ты превзошла меня.

Рядом с ней стоял… я никогда не видел настолько мерзкого карлы. Облик этого существа был под стать его ремеслу палача.

Его заклятья сковали меня крепче любых цепей.

Потом она приказала развязать меня. Это было хуже пощечины: так забавляться моей нынешней слабостью. О том, что она сделает со мной, я заставлял себя не думать, почти завидуя людям – смертному народу.

Но она привела меня не в темницу, не к провалу в ан-дубно – сюда. В маленькую мастерскую.

Она сбросила плащ, и я увидел, что на ее шее лежит ожерелье, которое я сделал для нее… как же давно это было!

– Сархад, единственное, что я оставила тебе, – это твое искусство, – сказала она. – Ради твоих творений, ради всего, что для них нужно, ты волен ходить где угодно и сколь угодно долго. Но ради чего бы то ни было другого ты не сможешь сделать и шагу: твои ноги прирастут к камню, к песку, к траве, к воде – ко всему, что ни есть в Аннуине.

Не спрошу – прошу. Прошу тебя, пламень, сплетись правдой, из бешенства былых будней искру истины высвети.

Слова – что старая солома. Злые слова – что заноза. Не верю словам.

Поверю пляске пламени.

Пой, подземный плясун! Пой и поведай о своем повелителе. Прежде поражавший беспощадно – последует ли прошлым путем?

Или ясна днесь сила его?

Светел узор, словно звонкая песнь. Зла не стало, золой стылой развеялась ненависть. Искусно узорочье, не замарано жестокостью.

Пуст приговор, постыло прошлое. Поздно оглядываться.

Нет здесь заточенного врага. Есть лишь мастер в темнице.

– Я могу что-нибудь сделать для тебя? – тихо спросила Эссилт. – Помочь тебе?

– Ты? Мне? Помочь? – сидхи изумленно нахмурился.

– Да! Скажи – и я сделаю всё, что смогу.

– Девочка, – горько усмехнулся мастер, – поговори с Рианнон и пойми, наконец, кто такой Сархад!

– Зачем мне спрашивать Рианнон, – гордо вскинула подбородок Эссилт. – Я тоже королева и вижу то, чего Рианнон не знает! Раз она приковала тебя, то нетрудно предугадать ее рассказ. Это будет самая жуткая история, которую я услышу в жизни.

– И это будет чистой правдой, – сидхи изогнул губы в холодной улыбке.

– Может быть. Но этой правде – века. Это не сегодняшняя правда. И мне не нужно спрашивать Рианнон, чтобы узнать, кто ты сейчас. Ты – самый чудесный мастер в мире.

Она подошла к нему, взяла за руку и совсем по-детски сказала:

– Ты добрый. Может быть, ты был злым и коварным… я не знаю. Я не вижу прошлого. Я вижу только настоящее. А тебя по-прежнему боятся – и ты сам хочешь, чтобы боялись. Потому что ты не хочешь знать себя сегодняшнего.

Наверное, я ошиблась. Наверняка.

Может мне Сархад помочь или нет – я не осмелюсь попросить его.

Он прикован века назад – что по сравнению с этим мои полгода здесь?! Я свободна, а он в плену.

Ждать помощи от того, чье страдание стократ тяжелее?

Просить узника, чтобы он освободил меня?

Кем бы ты ни был, голос, указавший мне путь к Мастеру Огня, ты ошибся.

Не Сархаду мне жаловаться на свою судьбу.

– Как тебя зовут, маленькая королева? – тихо спросил пленник.

– Эссилт.

– А что ты здесь делаешь?

Она замялась:

– В ночь Самайна… мы оказались в Аннуине… спасались от погони…

– Кто – «мы»? – прищурился сидхи.

Эссилт отвела глаза и не ответила.

– Что ж. Надеюсь, у меня будет случай расспросить Рианнон, – чуть усмехнулся тот.

– Я… я буду молить ее освободить тебя!

– Бесполезно, – спокойно ответил Сархад. – Чтобы заставить Рианнон изменить решение, нужно нечто большее, чем даже самые добрые слова одной маленькой королевы. И потом – я сомневаюсь, что кто-либо в силах снять это заклятье. Поверь мне, оно наложено всерьез. У меня было несколько веков, чтобы попытаться освободиться хитростью или силой.

– Значит, ты прикован навечно?

– Наверное, – он равнодушно пожал плечами. – Всех нас страшит нечто временное, а с вечным мы смиряемся. Да и потом, Рианнон поступила со мной гораздо добрее, чем я обошелся бы с любым из моих врагов. Она оставила мне это, – он обвел рукой мастерскую.

Эссилт медленно кивнула.

«Кто тебя боится?» Да уж не ты, маленькая королева.

В тебе нет ни капли страха.

Как непривычно.

Неужели они все – даже Рин Рудверн, даже Эйладир, даже Морвран – все они боялись меня? Они восхищались мною, ловили каждое мое слово, клялись в верности и проклинали моих врагов – и за всем этим перетянутой струной звенел страх.

Страх перед моей силой. Страх перед теми знаниями, что передал мне Нудд. Страх перед моим умением придумывать неожиданное.

Как прекрасна была Рианнон, когда боялась меня! Ее влюбленную я не вожделел так, как ее боявшуюся.

…странно вспоминать. Словно во сне всё это было.

Мне, прикованному навсегда, нечего бояться. Тем паче – некого.

Вот ты и пришла ко мне, Эссилт. Забавная мы пара: двое бесстрашных.

Не похожи.

Не так себе бесстрашных представляют.

Но сейчас я боюсь. Боюсь, что ты не придешь снова. Такой вот страх у Сархада Коварного. Кто бы мне сказал об этом страхе тогда – рассмеялся бы в лицо наглецу.