Я хотел спросить, где нахожусь, но из горла вырвались лишь обрывки звуков. Я облизал губы. Они были сухими и вспухшими.

– Пить.

– Это можно устроить.

Он поспешил к ведру в углу помещения, которое – я больше в этом не сомневался – было камерой… и Хэйми был моим сокамерником. Он был одет в рваные штаны, доходившие до голеней, как у потерпевшего кораблекрушение в журнальной карикатуре. Его рубашка почти превратилась в майку. Обнажённые руки мелькали в неустойчивом свете. Они были ужасно худыми, но не казались серыми. При скудном освещении трудно было сказать наверняка.

– Ты чёртов идиот! – Это был кто-то ещё, не тот, кого Хэйми называл Йо. – Зачем делать хуже? Акушерка уронила тебя на голову, когда ты был дитём? Малыш едва дышал! Ты мог бы сесть ему на грудь и покончить с ним! Раз плюнуть – и нас снова тридцать!

Хэйми пропустил это мимо ушей. Он взял жестяную кружку с полки над своим тюфяком, и окунул её в ведро. Поднёс кружку ко мне, прижимая пальцем – таким же грязным, как и он сам – донышко.

– В ней дырка, – сказал он.

Мне было всё равно, потому что много бы не вытекло. Я схватил кружку и залпом опустошил её. В воде попадались песчинки, но меня это тоже не волновало. Это был кайф.

– Заодно отсоси ему, почему бы нет? – предложил ещё один голос. – Засоси его как следует, Хэйми, ему сразу полегчает!

– Где я?

Хэйми снова наклонился ко мне, желая сохранить конфиденциальность. У него отвратительно пахло изо рта, от чего у меня ещё сильнее разболелась голова, но я терпел, потому что должен был знать. Теперь, когда я немного пришёл в себя и сон о Радар развеялся, я был удивлён, что остался жив.

– Малин, – прошептал он. – Глубокая Малин. Десять… – Дальше я не разобрал. – …под дворцом.

– Двадцать! – выкрикнул Йо. – И ты никогда больше не увидишь солнце, новичок! Никто из нас, так что привыкай!

Я взял кружку у Хэйми и прошёл по камере, чувствуя себя, как Радар в дни её прежней старости и слабости. Я наполнил кружку, зажал пальцем маленькое отверстие в донышке и снова всё выпил. Подросток, который когда-то смотрел фильмы «Тёрнер-Классик» и делал покупки на «Амазон», оказался в темнице. Её ни с чем не спутаешь. Камеры тянулись по обе стороны промозглого коридора. Между некоторыми камерами из стен торчали газовые фонари, источая тусклый голубовато-жёлтый свет. С высеченного в скале потолка капала вода. В центральном проходе стояли лужи. В камере напротив моей крупный парень, одетый в обрывки кальсон увидел, что я смотрю на него, и запрыгнул на решётку, тряся её и пародируя обезьяну. Его грудь была обнажённой, широкой и волосатой. Лицо широкое, низкий лоб, уродлив, как чёрт… но ни одна из черт его лица не «расплавилась», что я видел у многих по пути в эту очаровательную обитель, а его голос был неискажённым и понятным.

– Добро пожаловать, новичок! – сказал Йо… что, как я позже узнал, было сокращением от Йота. – Добро пожаловать в ад! Когда наступит «Честный»… если наступит… думаю, я вырву твою печень и надену её, как шляпу. В первом раунде ты, во втором тот, кого они пошлют против меня! А пока что, приятного пребывания!

Почти в конце коридора, возле окованной железом деревянной двери, ещё один узник, в этот раз женского пола, закричал: «Тебе нужно было остаться в Цитадели, малыш! – Затем, понизив голос, – И мне тоже. Уж лучше голодать».

Хэйми прошёл в угол камеры, противоположный тому, где стояло ведро с водой, спустил штаны и присел над дырой в полу.

– Живот крутит. Наверное, из-за грибов.

– Сколько прошло – год с тех пор, как ты их ел? – спросил Йо. – Живот крутит, но точно не из-за грибов.

Я закрыл глаза.

3

Прошло время. Не знаю сколько, но я начал снова чувствовать себя собой. Я ощущал запах грязи, сырости и газа из ламп, которые давали этому месту некое подобие света. Я слышал капание воды и телодвижения узников, которые иногда разговаривали друг с другом или, может быть, сами с собой. Мой сокамерник сидел рядом с ведром с водой, угрюмо уставившись на свои руки.

– Хэйми?

Он поднял глаза.

– Кто такие цельные?

Он фыркнул от смеха, поморщился и схватился за живот.

– Это мы. Ты тугой? С неба что ли свалился?

– Допустим.

– Сядь-ка рядом со мной. – И когда я засомневался, сказал: – Неа, неа, не стоит меня бояться. Я не собираюсь щекотать тебе яйца, если ты об этом подумал. Может быть, к тебе перескочит одна-две блохи, и всё. За последние полгода я даже не смог окочуриться. В могилу меня сведут дряные кишки.

Я сел рядом с ним, и он похлопал меня по колену.

– Вот так. Не хочу, чтобы нас слышали чужие уши. Не то чтобы им есть дело до того, что они услышат – все мы тут рыбы в одном ведре, но я стараюсь принадлежать самому себе – так меня учили. – Он вздохнул. – Беспокойством совсем не поможешь моим бедным кишкам, скажу я тебе. Видеть, как число растёт и растёт? Ужас! Двадцать пять… двадцать шесть… теперь вот тридцать один. Но никогда не доходит до шестидесяти четырёх, Йо прав на счёт этого. Когда-то мы, цельные, были как полный мешок сахара, но теперь мешок опустел, кроме последних нескольких кристаллов.

Он сказал кристаллов? Или что-то другое? Головная боль снова вернулась, мои ноги болели от ходьбы, педалей велосипеда и бега, и я совсем вымотался. Был выжат, как лимон.

Хэйми снова вздохнул и закашлялся. Он держался за живот, пока кашель не прошёл.

– Летучий Убийца и его… – Он произнёс какое-то странное слово, которое мой мозг отказался воспринимать; что-то вроде «прихлебатели». – …продолжают трясти этот мешок. И не успокоятся, пока не вытрясут нас всех, блядь, до одного. Но... шестьдесят четыре? Неа, неа. Это будет последний «Честный», и я буду среди первых. Может быть, самым первым. Видишь ли, мало сил. Болит живот, да и еда не очень-то лезет в меня.

Казалось, он вспомнил, что я тоже тут, его новый сокамерник.

– Но ты… Йо видел, что ты был большим. И мог бы