тележке Доры, а потом везти в корзине на велосипеде Клаудии. Она снова была молода, снова сильна, ей даже выпал шанс выдрать кусок штанов с задницы мерзкого старого карлика. Она была легка телом и легка умом. Она была с тем, кто даёт пищу и кров, и любовь. Всё в её мире было опупенно.

Я, с другой стороны, боролся с паникой. Если вы когда-нибудь терялись в большом городе, то знаете, что это такое. Вот только здесь не попадалось ни одного дружелюбного незнакомца, у которого я мог бы спросить дорогу. И даже сам город был настроен против меня. Одна улица вела к другой, но каждая новая улица заканчивалась тупиком, где горгульи смотрели вниз с высоких слепых зданий, и я мог бы поклясться, что они исчезали, когда я оборачивался проверить, не крадётся ли за нами Питеркин. Дождь перешёл в морось, но обзор на дворец часто загораживали здания, которые, похоже, вырастали из-под земли именно в тот момент, когда я бросал взгляд в сторону дворца.

Но было кое-что похуже. Когда мне удавалось мельком увидеть дворец, казалось, что он находится в другом месте, не там, где я ожидал. Как будто он тоже двигался. Эта иллюзия могла быть вызвана страхом – я твердил себе это снова и снова, – но до конца не верил. День клонился к вечеру, и каждый новый поворот напоминал мне о приближении темноты. Факт был прост и очевиден: из-за Питеркина я полностью потерял ориентацию в пространстве. Я почти ожидал, что наткнусь на конфетный домик, в который меня и мою собаку – я – Гензель, она – Гретель – пригласит зайти ведьма.

Тем временем Радар не отставала от трёхколёсника, глядя на меня с собачьей ухмылкой, которая говорила: «Разве нам не весело?»

Мы продолжали идти. И идти.

Время от времени небо впереди очищалось, и я забирался на сиденье трёхколёсника, пытаясь мельком увидеть городскую стену, которая, по идее, была самым высоким элементом пейзажа, за исключением трёх шпилей. Но я не видел её. А шпили теперь были справа от меня, что казалось невозможным. Если бы я вышел к фасаду дворца, то срезал бы путь по Галлиенской дороге, но никак не получалось. Мне хотелось кричать. Мне хотелось свернуться в клубок и обхватить голову руками. Я хотел найти полицейского, что по словам моей матери, должны делать потерявшиеся дети.

И всё это время Радар ухмылялась мне: «Разве это не здорово? Разве это не самое крутое, что может быть?»

– У нас проблемы, девочка.

Я продолжал крутить педали. Просветов в небе больше не было, и никакого солнца, которое могло бы подсказать мне дорогу. Только теснящиеся дома, некоторые разрушенные, некоторые просто пустующие, но все как будто бы голодные. Единственным звуком был этот слабый, надоедливый шёпот. Будь он постоянным, я, возможно, смог бы привыкнуть к нему, но нет. Он слышался урывками, будто я проходил мимо собраний невидимых мертвецов.

Тот ужасный день (я никогда не смогу передать вам, насколько он ужасен), казалось, длился вечно, но, наконец, ближе к вечеру я начал ощущать упадок сил. Думаю, я даже немного всплакнул, но не помню точно. Если и так, то, думаю, в основном из-за Радар, а не из-за себя. Я провёл её по всему пути, осуществил то, за чем пришёл, но в итоге всё могло оказаться напрасным. Из-за проклятого карлика. Я бы хотел, чтобы Радар выдрала ему глотку, вместо куска штанов.

Хуже всего было доверие Радар, которое я каждый раз видел в её глазах, когда она смотрела на меня.

«Ты доверилась дураку, – подумал я. – Хуже этого не бывает, милая».

2

Мы пришли в заросший парк, с трёх сторон окружённый серыми зданиями с пустыми балконами. Они казались мне чем-то средним между дорогими кондоминиумами, расположенными вдоль побережья Голд-Коаст в Чикаго и тюремными блоками. В центре высилась огромная скульптура на высоком пьедестале. Она представляла собой мужчину и женщину, стоящих по бокам от гигантской бабочки, но, как и все другие произведения искусства, с которыми я сталкивался в Лилимаре (не считая бедной мёртвой русалки), эта была основательно повреждена. Голова и одно крыло бабочки стёрты в порошок. Второе крыло уцелело, и судя по его форме (все цвета давно выцвели, если скульптура вообще была цветной), я был уверен, что это бабочка-монарх. Мужчина и женщина в былые времена могли быть королём и королевой, но теперь трудно было сказать, потому что от них не осталось ничего выше колен.

Пока я сидел и смотрел на эту разорённую картину, по всему одержимому городу прокатился тройной звон колокола, каждый удар в отдельности был протяжным и мрачным. Не обязательно проходить через ворота в тот же момент, когда колокол прозвенит три раза, сказала Клаудия, но ты должен покинуть Лилимар вскоре после этого! До темноты!

А стемнеет уже скоро.

Я снова начал крутить педали – зная, что это бесполезно, зная, что запутался в паутине, которую Питеркин назвал Лили, и гадая, какой новый ужас принесут ночные стражи, когда они придут за нами, – но затем остановился, поражённый внезапной идеей, которая была одновременно дикой и совершенно здравой.

Я развернул велосипед и вернулся в парк. Хотел слезть с трёхколёсника, прикинул высоту пьедестала, на котором стояла разрушенная скульптура, и передумал. Я заехал в высокую траву, надеясь, что там не растут те опасные жёлтые цветы, что могли ужалить меня. Я также надеялся, что велосипед не увязнет в грязи, потому что земля была мягкой от дождя. Подставляя дождю спину, я продолжил крутить педали. Радар следовала рядом со мной, не шла и не бежала, а передвигалась прыжками. Даже в моей нынешней ситуации наблюдать это было чудесно.

Скульптура была окружена лужей стоячей воды. Я остановился в ней, повесил рюкзак на руль, встал на сиденье трёхколёсника, и потянулся вверх. Поднявшись на цыпочки, я кончиками пальцев едва смог дотянуться до шершавого края пьедестала. Слава Богу, что я всё ещё сохранял относительно хорошую форму. Я подтянулся, поставил сначала одно предплечье, потом второе на поверхность, усеянную каменной крошкой, и вскарабкался. Была только одна неприятная секунда, когда я думал, что опрокинусь назад, упаду на велосипед и, вероятно, что-нибудь себе сломаю, но сделал последний рывок и схватился за каменную ногу женщины. При этом я слегка оцарапал живот, но серьёзного урона не получил.

Радар смотрела на меня снизу вверх и лаяла. Я скомандовал «тсс» и она замолчала. Хотя она продолжала вилять хвостом: «Разве это