очагов культуры. Так случилось с древней цивилизацией Римской империи; то же произойдет и с нашей цивилизацией, если мы не будем бдительны» (р. 508).

Лишь после проведения анкетирования комиссия считала возможным установить интернациональное сотрудничество в основных областях интеллектуальной жизни. Первоочередным же конкретным планом действий предполагалось упорядочение документации, в частности библиографических материалов. Речь шла о создании центров международной документации, организации обмена научными публикациями, пересмотре и обновлении существующих международных конвенций, в том числе в области авторского права. В материалах комиссии подчеркивалось, что международное сотрудничество в сфере интеллектуальной деятельности сложилось таким образом, что точные и естественные науки лучше организованы в этом плане, чем гуманитарные – история, юриспруденция, литературоведение. Первые являются «универсальными по самой своей сути, интернациональными по практике», вторые же носят специфически национальный характер. «Однако коллективное изучение истории или литературы есть, может быть, лучший способ реализовать идеал Лиги наций, поскольку оно позволит странам узнать друг друга в их наиболее особенных и вместе с тем – в общечеловеческих проявлениях». Только так удастся «постичь универсальную цивилизацию в ее целостности» (р. 510–511).

Во всех странах, говорилось в документах, наблюдаются симптомы интеллектуального обеднения, что ведет и к обеднению моральному. В связи с этим ставились следующие задачи: учредить «международную кассу», целью чего была бы не финансовая помощь, но предоставление ссуд или кредитов научным институтам и ученым; развивать отношения между университетами, поощряя труды чистой науки и развитие общей культуры, однако противодействуя крайностям специализации и профессионального утилитаризма. Одним из требований современной цивилизации, полагала комиссия, должно было стать соединение высокой культуры с народным образованием: «В эпоху, когда существует пропасть между интеллектуальной элитой и массами, необходимо установить контакт между мыслящей элитой и народом» (р. 512). Наконец, высказывались и некоторые соображения об отношениях между наукой и капиталом, о долге последнего по отношению к науке. Предусматривались учреждение международных стипендий для студентов, организация в различных университетах курсов лекций, способствующих лучшему пониманию культуры других народов и стран. Речь шла и о международном университете, где студенты, завершив обучение в университетах собственных стран, осваивали бы теорию и практику международных отношений: об обмене профессорами, студентами, о том, чтобы такое образование и его результаты (дипломы и степени) были признаны эквивалентными тем, которые существуют в национальных учебных заведениях. Ставилась проблема интеллектуальной собственности и ее лучшей правовой защиты. Важным условием своей деятельности комиссия, как отмечалось в документах, считала невмешательство во внутренние дела конкретных стран. Наконец, подчеркивалась необходимость обратиться к ученым с призывом обнародовать их открытия в области отравляющих веществ, чтобы минимизировать возможность их использования в будущих войнах. В речи при закрытии заседания комиссии Бергсон отметил, что она видит свою задачу в «осуществлении великого идеала братства, солидарности и согласия между людьми», идеала, который может быть быстрее реализован в высших интеллектуальных сферах, а затем, постепенно, сможет воздействовать и на широкие массы людей. Эту задачу он считал вполне выполнимой[453].

Анкетирование действительно было проведено и подтвердило предположения о сложной ситуации ученых в послевоенном мире. В это время начала регулярную деятельность подкомиссия по научной документации (библиографии), чьей задачей была организация быстрой и регулярной системы обмена информацией в сфере периодики. На ее заседаниях обсуждалась проблема координации библиографической работы в разных странах, говорилось о необходимости создания универсального библиографического каталога, который заменил бы национальные каталоги. Работала также подкомиссия по интеллектуальной собственности, защите авторских прав, по межуниверситетским отношениям. Интересно, что комиссия, как говорилось в отчете о втором ее заседании, состоявшемся в Женеве 26 июля – 2 августа 1923 г., сочла нецелесообразным изучение эсперанто (такие предложения делались), поскольку гораздо продуктивнее было бы «направить усилия на распространение живых языков и современных литератур»[454]. Здесь вполне отчетливо отразились взгляды Бергсона, который всегда ратовал за углубление знания современных языков на основе изучения древних языков, поскольку первые коренятся во вторых и выявляют через соотнесение с ними потенциальное богатство смыслов; но он не признавал нужным и полезным создание искусственных языков. Опыт участия Бергсона в реформе образования во Франции, целью чего он считал формирование человека творческого, с «открытым сознанием»[455] (это как раз и предполагается классическим образованием), помог ему и в определении задач развития межнациональных университетских контактов.

Мы видим, что Бергсон со своими сотрудниками по комиссии только начинал разрабатывать в 1920-е годы те проблемы, которые становились все более насущными и благодаря усилиям различных международных организаций, в частности ЮНЕСКО, действительно нашли решение. Международные институты, фонды, гранты – все то, что впоследствии вошло в практику научного сотрудничества и стало обычным явлением, в те годы было еще делом далекого будущего, но важно было положить этому начало. Бергсон оставался президентом комиссии до сентября 1925 г. и за это время добился, при содействии французского правительства, создания в Париже ее постоянного органа – Международного института сотрудничества, который обладал уже большими правами и возможностями, чем только консультативный орган. Р.-М. Моссе-Бастид показывает в своей книге, как успешно проявились разнообразные способности Бергсона, в том числе дипломатические и организаторские, и в этой, совершенно новой для него области, где приходилось гасить конфликты, назревавшие порой внутри самой комиссии, хлопотать о финансировании, которого всегда, разумеется, недоставало, принимать решения, выходившие за рамки чисто консультативной деятельности и имевшие более самостоятельное значение. Здесь требовались настойчивость, такт, способность к компромиссам, умение убеждать, искусство общения. Именно благодаря руководству Бергсона, его ориентации не на глобальные проекты, а пусть на скромные, но осуществимые дела, стремлению опереться на уже существовавшие в сфере международного сотрудничества учреждения и постепенно преодолеть естественное недоверие научных обществ и организаций ученых, опасавшихся посягательства на их автономию, работа этой комиссии отличалась особой эффективностью, которой даже трудно было ожидать в тех сложных условиях. Комиссия, по словам Моссе-Бастид, фактически стала «своего рода идеальным архетипом наших несовершенных парламентов»[456] и сумела реально помочь ученым многих стран, в том числе Австрии, Индии, Японии, Венгрии, а также русским философам-эмигрантам.

В 1927 г. талант Бергсона получил и официальное международное признание: он стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, открыв тем самым список французских философов, удостоенных этой чести (позже нобелевскими лауреатами стали также А. Камю и Ж.П. Сартр)[457]. Премию Бергсон использовал для создания фонда, который, по его замыслу, мог бы помочь какому-либо писателю, нуждавшемуся в досуге для подготовки своих работ.

А. Бергсон с женой (вверху) и с дочерыо Жанной. 1920-е годы.

Он надеялся, что его примеру последуют и другие лауреаты, и сожалел позже в разговоре с Бенруби, что этого не произошло[458].

Однако в конце 1920-х годов возможности непосредственного участия Бергсона в происходивших событиях резко сузились: в